К коммунизму – властью партийных рабочих, организованных в Советы. Без партийной номенклатуры.

“Орден меченосцев”


«Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность».

/И.В. Сталин, «О политической стратегии и тактике русских коммунистов»/

На фото: XVII съезд ВКП(б), Москва 1934 г.

1.

Однажды я смотрел по телевизору политическое ток-шоу, посвященное теме «Какую роль играла Компартия в СССР?». Участвовавший в нем Виталий Товиевич Третьяков, когда ему дали слово, стал клясть Михаила Сергеевича Горбачева за то, что тот отменил статью № 6 брежневской Конституции о руководящей роли КПСС, не понимая, что партия была «внутренним государством», которое управляло государством внешним, или официальным. Когда первое рухнуло, рассыпалось и второе. Точка зрения известная, вроде бы похожая на правду, я и сам много раз говорил и писал то же самое. Собственно, и другие участники ток-шоу – и просоветские, и либеральные – с ней согласились.

И вдруг мне пришло в голову совершенно иное: прежде чем называть Компартию государством, нужно вспомнить определение государства и посмотреть: есть ли сущностные совпадения? Обратившись к «Большому юридическому словарю», я нашел следующее определение, которое, надо думать, является общепризнанным среди российских правоведов: «ГОСУДАРСТВО –

1) в теории права определенный способ организации общества… организация публичной политической власти, распространяющаяся на все общество, выступающая его официальным представителем и опирающаяся на средства и меры принуждения;

2) понятие, под которым в конституционном праве подразумевается совокупность официальных органов власти (правительство, парламент, суды и др.), действующих в масштабе страны или субъекта Федерации (иной территориально-политической единицы) с местными агентами (представителями) этих органов (префектами, комиссарами и т.п.);

3) как субъект международного права – основной участник международных отношений».

Итак, основными, специфическими, сущностными характеристиками государства являются:

1) наличие власти, организующей жизнь общества и опирающейся на легитимное, законное насилие, осуществляемое специальными органами, такими как полиция, милиция, различные силовые службы, армия;

2) публичность этой власти, ее открытость для общества, концентрация ее в таких институтах, как парламент, органы исполнительной власти, суды и т.д.;

3) признание этой власти другими государствами и странами, ее позиционирование как субъекта международного права.

Говоря еще проще, государство:

– не может обходиться без полиции, армии, силовых служб, которые выполняют приказы государственных органов и деятелей, отданные в рамках закона;

– не может быть тайным, вершащим свои дела за спиной других публичных органов власти;

– не может существовать, будучи непризнанным другими государствами и международным правом (иначе оно будет считаться квазигосударством).

Сопоставив эти определения с местом в советском обществе большевистской, Коммунистической партии, мы легко можем убедиться, что каким бы то ни было государство – внутренним ли, глубинным ли – она называться не могла.

Партия после революции не имела больше своих вооруженных формирований, которым она могла бы официально отдавать приказы, относящиеся к применению насилия в целях организации общественной жизни; советские милиция, армия, госбезопасность и прочие силовые органы подчинялись де-юре не партии, а государству и без приказа государственных органов ничего делать не имели права.

Далеко не все решения партии, особенно ее высших уровней, принимались публично.

И наконец, ни одна страна мира, конечно, не признавала Компартию как официальную власть в СССР. Официальной властью была система Советов, а официальным главой СССР – председатель советского правительства.

Поняв это, я вспомнил забавный эпизод, произошедший во время «суда над КПСС», который либералы эпохи ельцинщины попытались провести, но затем сами дали задний ход, испугавшись огромного количества осложнений. Один из юристов, который представлял сторону КПСС, стал задавать своим либеральным оппонентам, произносившим речи о сталинских репрессиях, казуистические вопросы: кто же был главой Советского государства в эпоху Сталина? Неожиданно выяснилось, что официально до 1941 года Сталин вообще не занимал никакой государственной должности. С 1922 по 1934 год он был генеральным секретарем ЦК партии большевиков, а после 1934-го – вообще всего лишь секретарем ЦК партии. При этом в советских Конституциях – ни в принятой в 1924 году, ни в Сталинской, от 1936 года, не было даже упоминания о руководящей роли Компартии. Официальным же главой Советского Союза был председатель ЦИК СССР (после 1938 года – председатель Президиума Верховного Совета СССР) Михаил Калинин. Председателем правительства (Совета народных комиссаров) был с 1924 по 1930 год Алексей Рыков, а с 1930 по 1941 год – Вячеслав Молотов. Лишь в 1941 году правительство возглавил Сталин (но формальным главой СССР остался Калинин).

Более того, так называемые «сталинские репрессии», то есть массовые репрессии 1937–1938 годов, производились вообще-то по приказу государственных, а не партийных органов. Юридической базой для «большого террора» 1937–1938 годов стало постановление ЦИК и СНК СССР об ускоренном режиме ведения судов по делам о террористических актах. Подписано оно было в 1934 году Калининым и заверено Енукидзе. Знаменитые «расстрельные списки», которые рассматривались Сталиным и другими членами Политбюро в 1937–1938 годах, вообще-то не были официальными документами, они были секретными рекомендательными письмами. Законные решения принимала Военная коллегия Верховного суда СССР. Возглавлял ее не Сталин, а армвоенюрист В.В. Ульрих, и его подпись и стояла под судебными приговорами.

Тут адвокат антикоммунистической стороны стал возмущаться, кричать о том, что все это нелепо, всякий знает, что реальным руководителем СССР был Иосиф Сталин, и что фактически он несет ответственность за репрессии. И вдруг после слова «фактически» этот адвокат прикусил язык… Он хоть и антисоветчик, но все же не совсем дурак. Будучи юристом, он понял, как все это выглядит не с точки зрения пропаганды, а с точки зрения закона. Допустим, вы судья и судите чиновника за то, что он, пользуясь своим служебным положением, совершил преступление. А чиновник этот говорит: у меня есть знакомый – глава общественной организации, он меня об этом попросил, а я не смог отказать… От наказания чиновника такое признание не спасает и формально виновным просителя не делает, хотя в жизни разное бывает и иногда действительно кое-кому невозможно отказать…

С позиций самого беспристрастного и самого демократического закона за все, что было до 1941 года, когда Сталин возглавил Совнарком, судить его решительно невозможно, и любой суд над РКП(б) – ВКП(б) 1920–1930-х годов и ее преемниками просто провалится. Потому что все решения партии и ее руководства юридической силы не имели. Сталин и его коллеги по Политбюро были просто руководителями одной из общественных организаций Советского Союза – партии большевиков, роль которой даже не была отражена в Конституции страны.

2.

Конечно, спору нет, Сталин был неформальным лидером СССР 1930-х годов. Он несет ответственность за многое – и хорошее, и плохое, что происходило тогда в Советском государстве. Все главнейшие действия этого государства подчинялись и контролировались партией и ее Политбюро. Сталин лично ставил на должности и снимал с должностей людей, которым формально, по закону подчинялись и армия, и НКВД. Сталин обладал почти неограниченной властью в стране. Вопрос лишь в том, что это была за власть.

Президент России тоже обладает властью. Но эта власть дана ему как высшему чиновнику государства. Ему по Конституции подчиняются вооруженные силы страны. Но его и это не удовлетворяет, ведь Вооруженные силы РФ подчиняются еще и министру обороны. Поэтому он создал особую военизированную структуру – Росгвардию, которая подчиняется только ему лично (как императору Рима подчинялась преторианская гвардия, которая была главным инструментом его власти).

Путин знает, что даже сейчас, после падения рейтингов в результате непопулярной пенсионной реформы, у него очень много сторонников. Но он понимает также, что в случае опасности для его положения эти сторонники не придут к Кремлю спасать любимого президента. Поэтому ему нужны военные, которые готовы выполнить его приказ. Вдруг в его окружении заведутся «предатели», готовые поддаться на пропаганду и посулы Запада?

Они только подумают об этом, а генерал Золотов со своими парнями тут как тут…

А вот со Сталиным, которого наши либералы изображают кровавым тираном, власть которого якобы держалась на тотальном страхе перед «палачами из НКВД», все было иначе. Не было у Сталина Росгвардии. Не было не то что полков, но даже захудалого взвода, который подчинялся бы ему лично по закону. А вот все наркомы, которые выполняли его приказы, трепетали от его молчания, выходили из его кабинета мокрыми от пота, напротив, имели под рукой десятки и сотни тысяч вооруженных бойцов. В любой момент они могли бы отдать им приказ арестовать Сталина, посадить его в тюрьму, судить и расстрелять. И этот приказ был бы законным, и бойцы обязаны были бы его выполнить. Тем не менее они не сомневались, что бойцы его не выполнят. Более того, они понимали: стоит отдать такой приказ – и они сами окажутся у тюремной стенки…

Да и не приходило такое в голову сталинским наркомам. Потому что власть Сталина, власть Политбюро, власть партии основывалась не на ружьях и кодексах, а на кое-чем ином. Все, что было у Сталина, – это авторитет среди масс, но не только, а поначалу даже не столько его личный, сколько авторитет всей партии большевиков. А партия его получила, так как  была хранительницей марксистского учения идеократического государства.

Подавляюще большинство жителей тогдашнего Советского Союза были крестьяне, которые выросли на идеалах русского фольклорного крестьянского православия, сильно отличавшегося от православия церковного и совмещавшего в себе черты последнего и архаических земледельческих культов. Специалист-религиовед Мирча Элиаде назвал такого рода идеологии крестьян Восточной Европы «космическим христианством». В ходе советской культурной революции массы в значительной мере отказались от него в пользу той упрощенной и мифологизированной версии марксизма, которую разработал для полуграмотных масс советский агитпроп.

Но при всех здравицах в честь науки, разума и прогресса это был все же отказ от одной веры в пользу другой. Вчерашние крестьяне, верившие в то, что гром – это палица Ильи-пророка, не могли сразу воспринять марксизм как философское и научное учение. Для этого нужна была специальная подготовка, которую дает хорошее образование. Еще Ленин заметил, что для того, чтобы разобраться в Марксе, нужно сначала разобраться в «Науке логики» Гегеля, и что именно в силу слабого знания гегельянства так называемые «марксисты» в течение 50 лет так и не понимали мыслителя, именем которого клялись. Напомню, кстати, что сам Ленин и Гегеля, и Маркса читал на языке оригинала – по-немецки. Только внуки крестьян и рабочих, создавших советскую власть, сумели достичь такого уровня, чтоб читать «пузатый «Капитал» не «как «Библию» (это Сергей Есенин так иронизировал над своими современниками – «марксистами в первом поколении»), а как научное сочинение.

Итак, русские крестьяне и рабочие 1920–1930-х и даже кое-где 1940-х и 1950-х годов восприняли и приняли марксизм религиозно. Учение Маркса и Ленина в его советском пропагандистском изложении было для них квазирелигией, повествующей о сверхчеловеческих героях, которые вырвали страдающее человечество из мира зла и открыли путь к спасению в грядущем царстве свободы и счастья. Отсюда и та ожесточенность, с которой «обращенные в марксизм» вчерашние крестьяне и рабочие боролись с религией и церковью. Настоящий научный атеизм лишен таких сильных чувств: наука ведь спокойна, рациональна, склонна к сомнениям, к вежливым дискуссиям с оппонентами. Искоренять и уничтожать веру, да еще и кощунствуя, надсмехаясь и издеваясь над верующими, стремится не наука, а другая вера…

Да и тогдашняя борьба с фракционерами – с Бухариным, Каменевым, Зиновьевым – разве она не напоминает средневековое преследование еретиков – с обвинениями в самых гнусных преступлениях, с требованием обязательно самой мучительной смерти служителям дьявола? В самом деле, в чем их можно обвинить? Судя по всему, они ошибались относительно необходимого для СССР пути развития. Они плели интриги против главенствующей, сталинской фракции. Они собирались свергнуть Сталина и его соратников. Но никакими шпионами, платными агентами иностранных разведок они, естественно, не были. В более спокойные и «цивилизованные» 1970-е годы они, вероятно, отделались бы снятием со всех постов и отправкой на персональную пенсию, а кое-кто из них – и высылкой послами в какие-нибудь второстепенные страны. Но им довелось жить и действовать не в спокойные и «цивилизованные» 70-е, а в жестокие и трагичные 30-е, когда, по выражению философа Лифшица, распрямилась пружина глубинного и иррационального народного гнева, копившегося 300 лет, еще с эпохи крепостного бесправия…

И дело не в карикатурном «параноидальном садизме», который приписывают Сталину наши сегодняшние либералы, никогда не умевшие подходить к событиям с точки зрения принципа историзма. Думаю, что как раз Сталин осознавал истинную подоплеку всего, и намеки на это, кстати, содержатся в книге Фейхтвангера о Москве 1937-го. Дело в особенностях культуры и мировосприятия большинства простых людей 1930-х годов. Не стоит забывать и о том, что секретарями парторганизаций и следователями НКВД в 1930-х были дети тех крестьян, которые еще в начале ХХ века устраивали в своих деревнях самосуды над односельчанами, подозреваемыми в колдовстве…

Впрочем, исторический прогресс имеет свою диалектику и подпитывается не только флюидами Просвещения. Возможно, это прозвучит парадоксально, но эта имеющая свои темные стороны, но при этом истовая, фанатичная вера в коммунизм помогла тем первым поколениям советских людей возвести в рекордный срок города и электростанции. И нет ничего удивительного, что люди, которые требовали без суда и следствия казнить «врагов народа», потом сами, в годы Великой Отечественной войны, готовы были отдать и отдавали свои жизни за социалистическую Родину… Исторический дух дышит где хочет и использует для своих целей иногда не самые приятные эмоции и наклонности людей, делающих историю.

Но обратимся к роли партии в Советском Союзе. Как я уже говорил, марксизм переживался людьми того времени как квазирелигия. А носительницей этой квазирелигии и была партия. Сталин обладал такой огромной властью именно потому, что это была власть, данная ему партией – неким светским аналогом церкви, несущей миру  «священную абсолютную Истину Маркса». Власть Сталина была, называя вещи своими именами, духовной (и, вероятно, не случайно выбор Истории пал при этом на бывшего семинариста, он лучше других годился на роль обладателя такой власти). Таким образом, Сталин и правил умами людей. Ему не нужна была своя гвардия. Он желал не запугивать и заставлять (хотя и это иногда приходилось делать), а убеждать. Его орудием были не пушки и пулеметы, а цитаты из Маркса и Ленина и их «правильное истолкование».

Сам Сталин это очень хорошо и четко понимал. Это видно по его характеристике партии, которую он дал однажды: «…орден меченосцев  внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность». Обратите внимание: во-первых, Сталин сравнивает партию большевиков, несущую в массы идеологию марксизма-ленинизма и управляющую народом и государством авторитетом этой идеологии, с монашеским орденом Средневековья, то есть с церковной организацией (меченосцами называли себя члены немецкого Ливонского ордена, которые считали себя «воинами Христа» и наследниками тамплиеров). И во-вторых, он открыто провозгласил именно духовный характер партийной и своей власти, подчеркивая, что партия одухотворяет деятельность Советского государства.

3.

В 1960–1970-х годах случилось то, что так или иначе должно было случиться. Советская цивилизация перестала быть аграрно-урбанистической и стала урбанистически-аграрной. Число горожан стало больше числа сельчан. Население стало поголовно грамотным, получив добротное, классическое образование в советских универсальных школах, впитавших в себя лучшее от дореволюционных земских школ и гимназий. Неуклонно росло и число тех, кто получил высшее образование. Внуки безграмотных крестьян стали читать Диккенса и Толстого, говорить на иностранных языках, разбираться в сложных механизмах. Их мировоззрение тоже стало иным. На место простой, цельной, фанатичной вере пришли научный скепсис, желание проверить все, получить доказательства. «Капитал» уже открывали не как Библию, а как пусть и гениальную, но все же одну из многих классических книг по политической экономии.

Созданная в 1930-е годы упрощенная, пропагандистская версия марксизма утеряла былой авторитет, стала видна ее упрощенность, отсутствие научной глубины, настоящей диалектики. Можно назвать даже точный временной рубеж, когда произошло это разочарование. В конце 1950-х – начале 1960-х практически все, даже первые диссиденты, еще верили в коммунистический идеал, в конце 60-х – начале 70-х уже появляется антисоциалистическое диссидентство. Более того, неверие проникает и в среду партии, особенно в ее верхушку. Уже в начале 80-х в коридорах власти зачастую велись не менее антисоветские разговоры, чем на диссидентских кухнях, причем даже те, кто должен был охранять идеологию от нападок по долгу службы, с трибун провозглашали одно, а в узком кругу – совершенно противоположное.

И ладно бы речь шла о реформации, подработке советской идеологии, что было жизненно нужно для нашей страны. Но нет, отбросив устаревшие пропагандистские штампы, оппозиционные советские интеллигенты и переродившиеся политические руководители, как говорится, «с водой выплеснули ребенка». В порыве безверия они отказались от идеалов социальной справедливости, общего блага, впали в релятивизм, отрицание истины и универсальных ценностей. Как известно, увлечение релятивизмом своей подоплекой имеет шкурничество и примитивный эгоизм. Если нет никакой абсолютной истины, то можно делать все, что угодно, удовлетворять самые низменные инстинкты и прихоти. А общество, где каждый сам за себя и стремится лишь к своей личной корысти, а не к общему благу, – это не что иное, как общество рынка с его конкуренцией, общество войны всех против всех, общество капитализма. Потому наши циники из позднесоветской элиты волне закономерно становились сторонниками буржуазных ценностей, рынка, капитализма.

Народ, сохранивший «остаточный марксизм» – аналог фольклорного христианства своих прадедов, – здесь снова оказался прогрессивнее своей «элиты», которая ради рынка и собственного обогащения была уже вполне готова пожертвовать благополучием и даже жизнями миллионов сограждан. Будущая «шоковая терапия» показала, что готовность эта была самая серьезная. Вчерашние партсекретари и кагэбэшники сожгли партбилеты и без малейших угрызений совести стали грабить и насиловать целую страну, а на все упреки отвечать с усмешкой, неужели кто-то еще верит во все эти моралистские благоглупости?

Была ли предопределена такая версия развития событий? Думаю, все же нет. История знала такие диалектические развилки. Греческая, Античная цивилизация в V веке до н.э. тоже переживала нечто схожее. Традиционная патриархальная вера стала тогда сходить с исторической сцены, разъедаемая развитием торговых рыночных отношений, на смену ей пришла идеология релятивизма, известная под названием софистики. Но греческая культура ответила на это появлением Сократа и Платона – мыслителей, которые показали, что о существовании общего блага, универсальной справедливости, абсолютного добра говорит не только вера, но и разум.

Академия Платона еще тысячу лет была опорой всего лучшего в греко-римской культуре. Увы, у нас партия, при всех ее школах и университетах марксизма, не смогла стать аналогом античной Академии, в недрах которой был бы создан действительно научный социализм, обобщивший и вобравший в себя все лучшее не только в традиции Маркса–Ленина, но и в русской традиции, включая славянофилов и народников, в современной западной философии. И случилось то, что случилось.

Теперь нам приходится пытаться делать это в самых неблагоприятных условиях. Но, как заметил С.Г. Кара-Мурза, если мы не сможем понять общество, в котором жили и в котором живем, наша цивилизация перестанет существовать.

Рустем Вахитов,

г. Уфа  (источник)