Интервью с пострадавшим (И – интервьюируемый, С – тов. Сонин)

И: 28 сентября 2018 года приехал на работу («Пролайт», завод светильников, находится в Тульской области, Метростроевский поселок) во вторую смену — с трех часов дня до двенадцати. Я приехал на работу и увидел, что на проходной у нас стоят две фуры с литейной станции — с установкой и еще с принадлежностями к ней. Их надо было разгружать. Нас начальник по производству, бригадир, всех металлообработчиков послал туда. Мы все, естественно, начали разгружать это всё. Сняли литейную станцию, которая тяжелая сильно.

С: И мы, получается, снимали первую, а вы – вторую.

И: Да, вы не успели все снять, а мы доделывали. Выезжали на каре, подцепляли эту литейную станцию. Кое-как мы ее стянули на эту кару, опустили ее — а она, не помню, 7,5 тонн что ли. Мы ее загнали в ворота, в цех металлообработки — чуть-чуть закатили, чтобы она на улице не стояла, и пошли. Стояла вся бригада, стоял начальник по производству, там стоял наш бригадир.

С: Уборка цеха там была.

И: Нам была задача такая дана: чтобы мы пошли и разобрали строительные леса, которые стояли в том цеху, где как раз должна была стоять эта литейная установка. Были наемные рабочие, которых вызывали, и они делали вытяжку в этом цеху. Они собрали эти строительные леса, все сделали и уехали, за собой они их не убрали. Мы пошли всей бригадой туда, один малый перед этим цехом увидел леса, полез на них, уже начал разбирать. Ему крикнули, что не те мы разбираем, а нужно в другом цеху, в крайнем самом. Так получилось, что я подошел к этим лесам самый первый. Ну, я не стал стоять ждать, пока начальник подойдет, пинка даст, и скажет: «Че ты стоишь? Ты работать пришел или в носу ковыряться?» Я, естественно, полез разбирать. Лез я, и на самом верху схватился за перекладину. А она оказалась не закрепленной, а просто лежала сверху. Мой вес потянул меня назад, и я отпустил эту трубку, этот кусок перекладины, и не смог поймать перекладины, которые закреплены были.

С: А сам ваш мастер не остановил тебя, что ты не взял ремень безопасности?

И: Никто не остановил. Наш бригадир, как потом ребята рассказывали, стоял прямо сзади меня, и когда он увидел, что я падаю, он развернулся и убежал в соседний цех. Якобы, он не видел ничего. Когда я упал, на меня эта железка упала сверху. Внизу понял, что я сломал себе нос сильно. Потому что у меня нос загнулся под глаз, и у меня сильно оттуда шла кровь — я пытался поймать ладошками эту кровь. Я в шоке, из этих железок начал вылазить. Мы до того, как леса эти полезли разбирать, кое-какие части от литейной станции — заборы и т.д., — мы их туда уже отнесли, и они стояли прямо у этих лесов. То есть, когда я падал, я упал четко на них. Разодрал себе ногу этими железками. Там высота приличная — этаж третий, наверное, был. Я упал на ноги, а у меня ноги все целые были! Просто сбоку поранил, об эти железки порвал, но ничего страшного. И как я вцепился, чтобы не упасть, держался за эти леса, и в это время сверху эта незакрепленная часть, за которую я схватился, на меня упала — прямо на руку, сломала мне руку очень сильно. У меня рука была кривая, перелом со смещением. В руке есть две кости — тонкая и толстая, сломана толстая.

Я начал вылазить из этих железок, я вылез. Внизу стояла вся бригада моя. Все начали, естественно, орать, кричать «быстрее скорую надо вызывать!». И когда я шел к умывальнику, тут бежит навстречу начальник по производству с перекисью и с ваткой. «Ой, ой, что случилось?» Я говорю, «че ты прибежал, дай, мне умыться надо» Я дошел до раковины, умылся. Увидел себя в зеркало, что у меня носа вообще нету, а он у меня под глазом находится. И я говорю, «Чего ты? Мне надо скорую помощь! Вызовите кто-то». А у меня телефон был в ящике для переодевания, где спецодежду оставляем. А он: «Вот, она сейчас будет ехать долго сюда. Давай я тебя сам отвезу, быстрее будет намного» Ну, и у меня, действительно, состояние было шоковое, и я как-то так согласился. Потому что мне плохо было, на самом деле.

С: Ну, это понятно, так упадешь. Я не знаю, как ты вообще шел.

И: У меня шок был. У меня потом все как начало ломить! В общем, говорю, поедем. И он начинает по дороге что-то кому-то звонить. Звонил, звонил — никто трубку там не поднимает. Мы ехали что-то очень медленно — километров 30/ч по дороге. Мне плохо, больно, а он едет медленно. Я ему говорю, «Что ты едешь так?» Он звонит, звонит, потом дозванивается. Я так понял, он звонил генеральному директору нашему. Генеральному директору объясняет: вот у нас упал сотрудник с лесов, везу его в больницу. И тут он просит, чтобы трубку передали мне. Я беру эту трубку. Когда он ехал, я же рядом сидел, я слышал, что с ним разговаривал мужик, генеральный директор. Когда он передал мне трубку, со мной уже начала разговаривать женщина. Я в здравом уме был. Может быть, в шоковом состоянии, но я же слышу, в телефонной трубке чей голос — мужицкий или женский. Я прекрасно слышал, что это мужчина был. Я так подумал, может они где-то вместе там сидят, контора какая-то у них там в Москве находится — я не знаю. Может они муж с женой — генеральный директор с этим человеком, с которым я разговаривал. В общем, она представилась главным бухгалтером, и начала мне объяснять. Что очень просит меня ничего не говорить в больнице, что все расходы они возьмут на себя, вплоть до лекарств. Лечение, зарплату и больничный лист — они будут мне все закрывать.

С: Финансовые потери, в общем.

И: Получилось так. Я говорю, да, ладно, хорошо. Но у меня двое детей маленьких, я, получается, остался без работы. Я просил их, чтобы это было все по-честному, потому что я вроде как пошел им навстречу. Они должны были тоже как-то сделать ответный ход. Получилось так, что попадаю я через две недели в больницу, в Тулу, в областную, кладут меня на первую операцию. Я две недели ходил со сломанной рукой, потому что у нас такие операции не умеют делать в больнице. Я лежу в больнице, мне руку разрезали, поставили туда пластину. Я лежу дальше сколько-то дней после операции, пока за мной наблюдают, как я себя чувствую. А в это время должна была быть либо зарплата, либо аванс, я точно не помню. И у меня есть ребята, с кем я работал, их номера телефонов, и Вконтакте с ними переписывался — я узнавал, давали ли зарплату там всем. Да, все получили, кого я спрашивал. У меня не было перечислений, смс-ка не приходила о зарплате. Я позвонил ему с таким вопросом: «В чем дело, почему все получили, а у меня нету этих денег на счету?» На что он мне ответил: «Мне сейчас вообще не до тебя, потому что я нахожусь где-то в больнице.» У него там ребенок родился, он занят. На что я потом через какое-то время позвонил главному бухгалтеру в Москву, и начал там уже немножко невежливо с ними разговаривать, потому что я уже начал понимать, что они просто меня обманывают. Я уже немножко, может быть, где-то с грубостью спросил. Мне уже это не понравилось, я говорю, «в чем дело? Почему все получили, а у меня денег нету?» На что она ответила, «Подожди, сейчас придут». Через день они действительно пришли, все нормально было.

Ну, и так и продолжалось. В следующий раз меня уже выписали из больницы, должны были дать зарплату. Опять — все получили, уже прошла неделя после того, как все получили, у меня нету. Я звоню начальнику своему по производству. А он говорит, «Мне вообще не до тебя, потому что я нахожусь в МРЭО в городе Донском, и ставлю новую машину на учет.» Ни одного раза не было, чтобы он позвонил и спросил, как у меня дела. На что я трубку положил, не стал с ним разговаривать. Начал опять звонить бухгалтеру. Бухгалтер опять с криками, с визгами: «Вот сейчас, подожди, вот сейчас придут.» Я начинал их пугать трудовой инспекцией, потому что я говорю: «Если вы мне сейчас не оплатите, я пойду жаловаться, писать на вас заявление в трудовую инспекцию, что вы так поступили, что производственный случай вы кроете». Короче, они заплатили мне опять зарплату. Не полностью, но не важно, меня это устраивало, ладно.

Когда я после операции выписался с больницы, немножко у меня рука начала работать. Я позвонил опять начальнику по производству, предложил встретиться. Я с ним встретился и начал разговаривать. Я начал ему объяснять, что я не хочу бабки получать вот так, с потолка. Я ему говорю, «решил на работу устроиться, у меня двое детей, я далеко не маленький, пора уже как-то семью кормить. Давай, буду выходить на работу, грубо говоря, сидеть собирать кронштейны» — ну, крепления к светильникам. Они собираются легко, гаечки накручивай и все. Я со своей рукой вполне спокойно смог бы их собирать. И до этого, когда нас ставили на эти кронштейны, я далеко немало их собирал, очень много собирал. И они всегда нужны, эти кронштейны. Грубо говоря, я сидел бы крутил, пусть они мне зарплату перечисляли — и я рад, и мне не тяжело было бы, и все было бы в порядке. На что он промолчал. Сказал, подумает там что-то. По факту, когда у меня начал заканчиваться трудовой договор, перед этим опять мне не перевели деньги. Я звоню бухгалтеру, на что он мне ответил: «Сейчас тебя с больничного выписывают, и ты не работаешь здесь. Мы тебя на увольнение, и денег тебе никаких никто платить больше не будет». Я говорю, тогда в трудовую инспекцию буду жаловаться. «Пожалуйста, езжай, жалуйся».

Я поехал в трудовую инспекцию. Забыл рассказать, что в качестве бонуса я попросил, чтобы они меня перевели с испытательного срока на постоянный, они мне это тоже обещали сделать. И когда у меня срок договора заканчивался, я звоню, и говорю, «В чем дело? Почему вы меня не переводите на постоянную работу? Я хотел на больничном отлечиться, выйти спокойно, дальше продолжать работать. Мне там нравилось, у меня было все нормально. Ну, упал, да, это случай такой, но я вроде как пошел на уступки, навстречу, они вроде тоже обещали навстречу пойти, и, если было бы все нормально, я продолжал бы там с удовольствием работать. Все равно, какой там начальник — хороший или плохой, я хотел, потому что выбора другого не было, семью кормить надо как-то.

С: Ну, в общем, получается, что ты им на уступки шел, а они тебе ни на одну не пошли.

И: Да. Я плюнул и поехал в Тулу, к трудовому инспектору. Написал туда заявление. Трудовой инспектор приехал, допрашивал, наверное, ребят, узнавал. А до этого времени начальник сделал собрание (не один раз) ребят работающих, и запретил всем что-либо говорить об этом, что кто-то что-то видел. Они не говорят, что этого не было, они говорят, что мы ничего не видели. А на самом деле там все всё видели, и все, даже другая смена вся, знают об этом. Не скроешь никак это. Я начал приезжать на завод, привез больничный лист к оплате сдать, и встретил там генерального директора, начальника по производству и трудового инспектора. Мы зашли все вместе в кабинет, сели за стол и начали разговаривать. Они уже успели трудовому инспектору какие-то объяснительные написать. Когда я приехал, трудовой инспектор мне говорит, «покажи, откуда ты упал». Я его повел в этот цех. А там от их кабинета прилично идти, через весь завод. Я показал, где я упал, пришли мы обратно. А те, руками разводят, никто ничего сказать не может. Они мне в лицо, на очной ставке, не стали врать. Они промолчали. На что трудовой инспектор сказал, «так, надо переделывать объяснительные, переписывать». Ну давайте, будем переписывать. И оставил нас с генеральным директором в кабинете наедине обсудить, может быть, как-то договорились бы.

Когда они вышли, генеральный директор сказал: «Я с тобой договариваться ни о чем не буду, не надо было на меня трудовую инспекцию натравливать, и надо было просто изначально мне позвонить и сказать». На что я ему ответил: «Я у своего начальника по производству неоднократно просил номер телефона ваш, чтобы сообщить и поговорить об этом деле, на что я постоянно получал отказ. Номер телефона мне никто не давал. Раз вам не понравилось, что я натравил на вас трудовую инспекцию, причем здесь я? Почему я должен страдать от этого? Если вам ваши подчиненные — тот же бухгалтер, тот же начальник по производству, — не сообщили об этом, это же не моя проблема! У меня с кем была связь, тот знал это». В любом случае, генеральный директор сделал виноватым меня, и сказал: «Я помогать тебе ни в чем не буду». Сначала мы договорились, он сказал: «Я буду составлять акт о производственной травме, делай, что хочешь». Я говорю, «всё, хорошо, составляйте». Я развернулся, уехал с завода. Через какое-то время мне приходит ответ от трудовой инспекции. В этом письме было написано, что я ничего не доказал, а они ни до чего не докопались. Из трудовой инспекции пришел просто отказ мне.

С: Свидетели ничего не показали.

И: Хотя сам трудовой инспектор, который этот ответ писал мне, он прекрасно всё понимал, сидел с нами вместе и разговаривал. Он прекрасно знает, что я упал там действительно, что там все получилось, как я сказал по-честному. Я не знаю, почему так.

С: Потому что всегда есть предвзятое отношение: деньги есть — Иван Петрович, денег нет— паршива сволочь.

И: Я трудового инспектора в свое время даже пугал: «если вы мне пришлете ответ, который меня не устроит, я на вас буду писать заявление в прокуратуру». На что он мне отвечал «за что на меня-то?», а по факту так и получилось. Но в прокуратуру я писать не стал. Я обратился к адвокату, к Алексееву в городе Венёве. Он мне очень хорошо помог, я ему очень благодарен. Он мне составил заявление в следственный комитет, я его отвез в Новомосковск. На что следственный комитет начал проводить проверку по охране труда, если я не ошибаюсь, и по нарушениям охраны труда. Там следователь до сих пор ведет это дело, и я до сих пор, по этот год и сегодняшнее число нахожусь на больничном. Меня никак не выпишут, отправляют меня на ВТЭК. Начальник со мной разговаривать не хочет, и я сейчас больничные листы привожу, которые у меня закрываются, и я передаю их через забор, потому что они даже не пускают меня на территорию.

Хотел бы на будущее всем работягам сказать, чтобы никогда в жизни не верили своему руководству, потому что это бесполезно, и лучше подстраховаться лишний раз какой-то бумажкой. Ну и не попадать в такие ситуации.

С: И нужно знать Трудовой кодекс, желательно бы.

И: Знать закон, учить, и без страховочных поясов никуда не лезть, тем более если у тебя нет никакого разрешения на это. Все равно – пусть с работы лучше уволят, но сказать: «я никуда не полезу». Они не имеют права отправить туда.

С: Основное – Никогда не идти на сделку с эксплуататорами и их челядью – обманут.