Экономический авантюризм и его опасности
Успехи промышленного развития СССР имеют мировое историческое значение. Ничего, кроме презрения, не вызывают социал-демократы, которые не пытаются даже оценить те темпы, до которых оказывается способным подниматься советское хозяйство. Эти темпы не являются ни устойчивыми, ни обеспеченными. Об этом мы скажем дальше. Но они дают опытное доказательство тех неизмеримых возможностей, которые заложены в социалистических методах хозяйства.
Если-бы в 1918 году социал-демократия в Германии использовала врученную ей революцией власть для социалистического переворота, — у нее была для этого полная возможность, — не трудно, на основании опыта Советской России, понять, какой экономической мощью обладал бы сегодня социалистический массив Центральной Европы, Восточной Европы и значительной части Азии. Все человечество выглядело бы иначе. Предательства германской социал-демократии человечество будет оплачивать дополнительными войнами и революциями. Большего преступления вообще не было в истории. Однако, не этот вопрос служит сейчас предметом нашего рассмотрения.
Априорная оценка возможностей социалистической индустриализации была кратко проанализирована нами в начале 1925 года, т.е. еще до конца восстановительного периода, в книжке «К капитализму или к социализму?». Мы доказывали тогда, что и после исчерпания всего унаследованного от буржуазии оборудования, т.е. после перехода к самостоятельному расширенному воспроизводству на основе социалистических накоплений, советская промышленность сможет давать коэффициенты роста, совершенно недоступные капитализму. Со всей осторожностью мы намечали 15-20% годового роста. Филистеры, типа Сталина и Молотова, глумилась над этими гипотетическими цифрами, как над мечтаниями о «сверхиндустриализации». Действительность оставила наши расчеты далеко позади. Но после этого произошло то, что и раньше случалось не раз. Потрясенные фактом эмпирики решили, что отныне все возможно и все осуществимо. Крохоборы стали фантастами.
В течение последних месяцев окончательно определилось, что сталинская фракция и во внутренних хозяйственных вопросах СССР, как и в политике Коминтерна, превратила свой левый зигзаг в ультра-левый курс.* Последний является и отрицанием и авантюристским дополнением того оппортунистического курса, который господствовал в 1923, особенно же ярко с 1926 до 1928 г., причем сегодняшний курс представляет отнюдь не меньшую, в некоторых отношениях более острую опасность, чем вчерашний.
* Мы с полным удовлетворением констатируем, что наши единомышленники в СССР отнюдь не дали себя увлечь сталинской «ультра-левизной», которую правые, меньшевики и либералы, выдают за осуществляемый будто бы Сталиным «троцкизм». Мы успели за последние месяцы обменяться несколькими десятками писем с нашими друзьями в разных концах СССР и с несомненностью установили единодушие в оценке нового курса. Некоторые из полученных нами писем печатаются в выдержках в настоящем номере. — Редакция Бюллетеня.
Ультра-левизна в хозяйственной политике СССР развертывается сейчас по двум главным направлениям: индустриализации и коллективизации.
С начала 1923 г. оппозиция требовала ускоренного темпа индустриализации, обосновывая свое требование учетом не только потребностей, но и реальных экономических возможностей.
Господствующая фракция (Зиновьев — Сталин — Бухарин, затем Сталин и Бухарин без Зиновьева), обвиняла оппозицию в стремлении, во имя сверх-индустриализации, «ограбить крестьянина», и тем разорвать экономическую и политическую связь между городом и деревней.
Опыт показал, что оппозиция была права. Оппортунистическое руководство систематически недооценивало ресурсы национализированной промышленности. Реальное развитие промышленности, подстегиваемое рынком и — оппозицией, из года в год оставляло далеко позади официальные планы.
Борьба между центристским руководством и оппозицией приняла особенно острый характер как раз к тому моменту, когда правота оппозиции подтвердилась по всей линии. Руководство оказалось вынужденным на протяжении нескольких месяцев отказаться от старой минималистской пятилетки, осмеянной в платформе оппозиции, и заменить ее новой, несравненно более смелой. Так как первый год подтвердил осуществимость намеченного темпа, по-видимому, неожиданно для самого руководства, то последнее разом похерило свои крохоборческие сомнения и ударилось в противоположную крайность. Теперь лозунг один: без оглядки вперед! План пересматривается непрерывно в сторону увеличения. От пассивного поссибилизма оппортунисты перешли к необузданному субъективизму. Ссылка хозяйственника или рабочего на объективные препятствия — плохое оборудование, недостаток сырья или его плохое качество — приравнивается к измене революции. Сверху требуются: размах, ударность, наступление! Все остальное — от лукавого.
Первая четверть текущего хозяйственного года, второго года пятилетки (октябрь — февраль) — несмотря на крупнейшее продвижение вперед: около 26% роста по сравнению с первым кварталом предшествующего года, — дала все же крупную осечку. Впервые за время эпигонского руководства промышленность отстала от намеченного плана. Особенно сильно отстала тяжелая промышленность. Неблагополучно с себестоимостью. Чтобы уменьшить или замаскировать отставание, заводы прибегают к ухудшению качества. Угрожающе повысился брак. Центральный комитет ответил категорическим требованием не только выполнить программу, но и «перевыполнить» (т.е. превысить) ее.
Объективные данные начинают все убедительнее свидетельствовать о том, что, как можно было предвидеть и теоретически, разгон взят не по силам. Индустриализация все больше держится на административном кнуте. Оборудование и рабочая сила форсируются. Несоответствия между разными областями промышленности накопляются. Отставание уже в следующих кварталах может оказаться более грозным, чем в первом. Правительство, с своей стороны, видит себя вынужденным заделывать открывающиеся производственные щели новыми бюджетными или кредитными ассигнованиями. Это ведет к бумажно-денежной инфляции, которая становится, в свою очередь, источником искусственного повышения товарного спроса и, следовательно, толкает дальше отдельные отрасли промышленности к превышению плановых расчетов и накоплению новых диспропорций.
Советское хозяйство зависит от мирового. Эта зависимость выражается через экспорт и импорт. Внешняя торговля есть самое узкое место во всей системе советского хозяйства. Затруднения внешней торговли являются в основе затруднениями нашей отсталости. Сейчас к этому присоединяется важное обстоятельство конъюнктурного характера. Кризисные явления мирового хозяйства уже сказываются на советском вывозе через уменьшение спроса и снижение цен на экспортируемые нами товары. Если мировой торгово-промышленный кризис углубится и затянется, то дальнейшее с'ужение и без того недостаточного экспорта ударит по импорту, т.е. по ввозу машин и важнейших видов технического сырья. Эта опасность не зависит, конечно, от воли советского руководства. Но руководство может и должно учесть ее. Азартный разгон индустриализации, несогласованный в разных отраслях, явно рискует через внешнюю торговлю натолкнуться на мировой кризис: ввоз необходимых средств производства окажется урезан, и в пятилетку клином войдет новый фактор дезорганизации.
Правда, торгово-промышленный кризис в Америке и Европе может на следующей стадии открыть для Советского Союза возможность товарно-промышленного кредита. Но и этот нож имеет два острия. При правильном ритме хозяйственного развития иностранные кредиты способны облегчить и ускорить процесс индустриализации. При накопленных противоречиях они могут лишь отсрочить кризис, придав ему затем двойную силу.
Однако, об опасностях, идущих от мирового хозяйства, мы упоминаем пока только мимоходом и гипотетически. Центр тяжести сегодня, разумеется, не в них. Неизмеримо непосредственнее и глубже те опасности, которые сосредоточиваются по важнейшей линии советского режима: по линии взаимоотношений города и деревни.
Оппозиция требовала в течение нескольких последних лет более решительного обложения верхних слоев деревни в интересах промышленного развития. Официальное руководство отрицало наличность кулацких накоплений и обвиняло оппозицию в стремлении «ограбить крестьянина». Кулак тем временем вырос в серьезную величину, повел за собой середняка и подверг промышленность и города голодной блокаде. Высшая демонстрация силы кулака совпала как раз с полицейским разгромом оппозиции (начало 1928 года). Бюрократии пришлось круто менять политику. Объявлен был крестовый поход против кулака. Те меры, какие накануне предлагала оппозиция для ограничения эксплуататорских тенденций, оказались сразу превзойденными, когда началась борьба с кулаком за хлеб.
Кулак не отделен, однако, от середняка какой-либо непроницаемой переборкой. В обстановке товарного хозяйства среднее крестьянство автоматически выделяет из себя кулаков. Град административных ударов по кулаку, несогласованных и панических — и не только по кулаку — преградил верхнему слою середняков дальнейший путь развития. Обозначилась так называемая размолвка с деревней. Крестьянство, которое, после всего опыта революции, не легко становится на путь гражданской войны, стало метаться в поисках других путей. Так возникла «сплошная коллективизация».
Советская власть, в полном соответствии со своими основными целями, покровительствует кооперации, торговой и производственной. До самого последнего времени, однако, производственная кооперация в деревне (колхозы) занимала очень небольшое место в сельском хозяйстве. Всего лишь два года тому назад нынешний народный комиссар земледелия Яковлев писал, что колхозы, вследствие технической и культурной отсталости и раздробленности нашего крестьянства, еще в течении долгого ряда лет будут «только островками в море крестьянских хозяйств». Между тем, за самый последний период коллективизация приняла, совершенно неожиданно для руководства, грандиозный размах. Достаточно сказать, что по плану, коллективное хозяйство должно было охватить к концу пятилетия около 20% крестьянских хозяйств. Между тем, коллективизация захватила уже сейчас, т.е. в начале второго года, более 40%. При сохранении этого темпа колхозы охватят все крестьянство в течении ближайшего года — двух. Казалось бы, гигантский успех? На самом деле — гигантская опасность.
Производственная коллективизация земледелия предполагает определенную техническую основу. Коллективное хозяйство есть прежде всего крупное хозяйство. Рациональные размеры хозяйства определяются, однако, характером применяемых им средств и методов производства. Из крестьянских сох и крестьянских кляч, хотя бы и объединенных, нельзя создать крупного сельского хозяйства, как из суммы рыбачьих лодок нельзя сделать парохода. Коллективизация сельского хозяйства может быть только результатом его механизации. Отсюда вытекает, что общий объем индустриализации страны предопределяет допустимый размах коллективизации сельского хозяйства.
На деле эти два процесса оказались, однако, в настоящее время, совершенно разорваны. Как ни быстро идет развитие советской индустрии, но она все же является и долго еще останется чрезвычайно отсталой. Высокие коэффициенты роста исчисляются по отношению к низкому общему уровню. Не нужно ни на минуту забывать, что промышленность, даже при выполнении намеченных планов, может обслужить тракторами и необходимыми машинами к концу пятилетия в лучшем случае 20 — 25% крестьянских хозяйств. Это и есть реальные рамки коллективизации. Доколе СССР остается изолированным, индустриализация (механизация, электрификация и пр.) сельского хозяйства могут мыслиться только в перспективе последовательного ряда пятилетних планов. Так и нынешние руководители глядели на дело до вчерашнего дня. Сегодня же оказывается, что коллективизация уже произошла чуть ли не на-половину, а в ряде важнейших сельскохозяйственных районов она будет завершена на 100% в течение ближайшего года.
Совершенно очевидно, что нынешний темп коллективизации определяется не производственными факторами, а административными. Крутой, по существу панический поворот политики по отношению не только к кулаку, но и к середняку, привел в течении последнего года к почти полной ликвидации НЭП'а. Крестьянин есть мелкий товаро-производитель и, как таковой, не может жить без рынка. Ликвидация НЭП'а поставила середняка — товаро-производителя перед выбором: либо вернуться к натуральному потребительскому хозяйству, т.е. вымиранию, либо начать гражданскую войну за рынок, либо попытать счастья на новом пути в коллективном хозяйстве.
На пути коллективизации крестьянина ждут не преследования, а преимущества: облегчение налога, льготное снабжение инвентарем, кредит и проч. Если крестьянство валит сейчас сплошь в колхозы, то не потому, что колхозы успели обнаружить перед крестьянством свою выгодность на деле, и не потому, что государство успело доказать крестьянину (или хотя бы самому себе), что оно имеет возможность перестроить уже в ближайшее время крестьянское хозяйство на коллективных началах, а потому, что после ряда лет «либеральной» сталинско-устряловской политики, крестьяне, т.е. прежде всего, их верхние слои, настроившиеся на фермерско-капиталистический лад, внезапно уперлись в тупик. Ворота рынка оказались на замке. Потоптавшись перед ними в испуге, крестьянство шарахнулось в единственно открытые ворота — коллективизации.
Само руководство оказалось не менее поражено внезапным наплывом крестьян в колхозы, чем крестьяне — внезапной ликвидацией НЭП'а. Но оправившись от изумления, руководство создало новую теорию: социалистическое строительство вступает в свою «третью» стадию; в рынке больше надобности нет; кулак ликвидируется в течении ближайших лет, как класс.
В сущности, это не новая теория. Это есть старая теория социализма в отдельной стране, только переключенная на «третью скорость». Раньше нас учили, что социализм будет строиться в отсталой России, «черепашьим шагом», причем, кулак, будет безболезненно врастать в социализм. Теперь черепаший темп заменен почти авиационным. Кулак не врастает более в социализм, — при таком темпе не врастешь! — а просто ликвидируется в порядке управления.
Ликвидация кулака, если понимать ее всерьез, есть несомненно ликвидация последнего капиталистического класса. Без кулацкой базы посредник, спекулянт, городской нэпман экономически жить не могут, тем более, что официальная программа ликвидации кулачества, как класса, охватывает и городскую мелкую буржуазию. Поголовное включение крестьянства в социалистическое хозяйство, с дополняющей его ликвидацией кулака, означает превращение Советского Союза в бесклассовое общество на протяжении ближайших двух-трех лет. В обществе, где нет классов, не нужна более и правительственная власть, тем более в такой концентрированной форме, как диктатура. Немудрено, если некоторые из молодых теоретиков нового курса высказались за ликвидацию советов, по крайней мере, в деревне, с заменой их чисто производственными органами, именно колхозной администрацией. Этих «теоретиков», однако, сверху одернули, заявив твердо, что диктатура еще надолго нужна. Но зачем и для чего она нужна будет после предстоящей через год-два полной ликвидации кулачества, руководители так и не объяснили. И не случайно, ибо иначе им пришлось бы самим признать, что программа скоропостижной ликвидации кулачества, при помощи коллективизации крестьянских телег, сох и кляч, есть бюрократический авантюризм, сдобренный теоретическим шарлатанством.
На практике ликвидация кулачества привела к чисто административным методам раскулачивания: конфискация имущества, отнятие земельного участка и, наконец, высылка. Политика эта ведется так, как если бы кулак представлял совершенно инородное тело по отношению к деревне, нечто вроде пришедшего извне печенега или половца. На самом деле кулак представляет только одну из стадий развития середняка. Ликвидировать каждого отдельного кулака можно, разумеется, при помощи двух милиционеров (хорошо вооруженных). Воспрепятствовать же возрождению кулака, хотя бы и внутри колхоза, гораздо труднее. Для этого нужна индустриальная и культурная революция.
Колхозы в СССР существуют троякого рода в зависимости, главным образом, от степени обобществления их производственных средств: товарищества, артели и коммуны. В товариществах коллективная обработка земли ведется при помощи частного инвентаря: обобществлен труд, но не средства производства. В артелях обобществлены некоторые, наиболее дорогостоящие средства производства. Наконец, в коммунах все средства производства составляют коллективную собственность. В соответствии с формами собственности на средства производства находятся и способы расчета между членами внутри колхозов разного типа: от товарно-денежного до близкого к коммунистическому.
Эти три типа колхозов характеризуют, вместе с тем, три стадии процесса коллективизации. Высший тип показывает низшему его завтрашний день.
Переход от одной стадии к другой — объем этого перехода и темп его, — определяется в основе производственно-техническими условиями. Совершенно ясно, поэтому, что, чем более широкий размах принимает в данный момент коллективизация, тем более примитивную форму она должна принять, а значит, и тем более широкие щели открыть для капиталистических тенденций. Но последняя директива Центрального Комитета требует возможно полного обобществления всех средств производства с самого начала. Другими словами, сплошная коллективизация, опирающаяся преимущественно на крестьянский инвентарь, должна совершаться в формах, располагающихся между артелями и коммунами. Противоречие бьет в глаза: чем шире размах вынужденной коллективизации чем ниже, следовательно ее техническая база тем более высокий социальный тип пытается навязать ей бюрократически-утопическое руководство.
Вопрос о внутренних взаимоотношениях в колхозах совершенно не подвергается при этом рассмотрению в печати. Чтобы обойти решающий социальный вопрос о методах распределения доходов, руководители и исполнители заменяют марксистский анализ невыносимой агитаторской трескотней.
Разумеется, если бы государственная промышленность могла подвести под колхозы общественные средства производства, то это скоро ликвидировало бы разницу между колхозами и совхозами, превратило бы крестьян в социалистических рабочих на государственных пшеничных фабриках и раз навсегда вырвало бы почву из-под ног кулака. Но от такого режима нас пока еще отделяют многие годы. Подавляющее большинство колхозов должно будет в течение ряда лет опираться на скот и орудия самих же крестьян. Допустим на минуту, что и при этом условии коллективизация даст такие серьезные и явные выгоды, которые, смогут преодолеть индивидуалистические тенденции крестьян. Но немедленно же встанет новое затруднение, не административного, а социального порядка, т.е. коренящееся не в методах управления колхозом, а в классовой природе мелкого товаро-производителя. Именно: как будет распределяться доход колхозов? Будет ли крестьянин, передавший колхозу двух лошадей, иметь право на дополнительную выручку по сравнению с бывшим батраком, который принес колхозу только две руки? Если процент на «капитал» не будет допущен, то никто не захочет передавать свое имущество даром. Тогда на государство ляжет непосильная задача: оборудовать заново колхозы необходимым инвентарем. Если же процент на «капитал» будет допущен, то внутри колхоза пойдет дифференциация. Если колхоз даст значительные выгоды по сравнению с раздробленным хозяйством, то дифференциация пойдет через колхозы быстрее, чем шла до сих пор.
Вопрос не исчерпывается, однако, инвентарем. Семья, в которой три работника, захочет получать больше чем семья, в которой всего один взрослый работник. Если колхоз захочет неизрасходованную часть заработка своих членов получать взаймы на инвентарь или оборотные средства, то он должен будет опять-таки оплачивать взносы своих членов процентами. Это снова открывает путь к дифференциации внутри колхоза, а стало быть, и к возможному превращению его в мелко-буржуазную кооперацию, большинство членов которой может оказаться на положении, близком к положению батраков, при сосредоточении руководства в руках зажиточной верхушки.
Такие явления наблюдались широко уже в прошлом, когда колхозы оставались редкими исключениями и строились на основе индивидуального отбора. Тем более неизбежны они при сплошной коллективизации, которая, при сохранении технической базы мелкого хозяйства, означает включение в рамки колхозов всех противоречий, свойственных товарному мелкому хозяйству, следовательно и неизбежное воспроизводство кулаков внутри колхозов.
Это значит, что на другой день после административной «ликвидации кулачества, как класса», т.е. после экспроприации и ссылки «именных» кулаков, сталинская бюрократия объявит внутренних колхозных кулаков прогрессивными или «цивилизованными кооператорами», облыжно сославшись, конечно, на формулу Ленина («О кооперации»). Колхоз может стать, в таком случае, только новой формой социальной и политической маскировки кулака. Для руководства подобной маскировкой новый наркомзем Яковлев подходит, как нельзя лучше. Недаром же он в течение ряда лет занимался статистической эквилибристикой для доказательства того, что кулака выдумала оппозиция. Недаром он вчера еще, вместе со всеми другими чиновниками, объявлял контр-революционным документом оппозиционную платформу, которая требовала ускорения коллективизации на базе планомерной индустриализации.
Крестьяне тем временем реагируют на противоречие между коллективистской формой и недостаточной технической базой авансом, распродавая направо и налево свой скот перед вступлением в колхоз. Официальная пресса полна тревожных сообщений относительно массового истребления рабочего скота и продажи его на убой. Руководство реагирует на это циркулярами, телеграммами и угрозами. Но этого явно недостаточно. Крестьянин не знает, будет ли ему засчитана его корова, его лошадь, и как они будут ему засчитаны. Он надеется на то, что колхоз получит от государства трактор. Во всяком случае он не видит основания отдавать коллективу свою корову даром. Крестьянин — все еще узкий реалист. Видя себя вынужденным идти в колхоз, он торопится получить приватные выгоды от ликвидации своего индивидуального хозяйства. Рабочий скот убывает. Между тем, государство не имеет возможности заменить его механической силой или хотя бы только другим скотом, лучшего качества. Это готовит для колхозов исключительно острые затруднения уже на первых шагах их деятельности.
Нетрудно предвидеть, что после нынешнего необеспеченного наступления последует паническое отступление, стихийное внизу, якобы — «маневренное» наверху. Наспех сколоченные колхозы будут либо просто распадаться на свои составные элементы, либо начнут спускаться одной ступенью ниже, высвобождая в жестокой внутренней борьбе индивидуальные средства производства и открывая путь капиталистическим тенденциям. Непогрешимое руководство обвинит, разумеется, исполнителей в «троцкизме» и попытается вынуть из-под подушки фермерски-капиталистические формулы Сталина 1924—25 годов, если, конечно, партия предоставит еще бюрократическим шатунам необходимое для этого время.
* * *
Нетрудно предвидеть, какой отклик найдет наш анализ со стороны официальных кругов. Чиновники скажут, что мы спекулируем на кризисе. Негодяи прибавят, что мы хотим падения советской власти. Ярославские пояснят, что мы пишем в интересах Чемберлена. Не исключено, что меньшевики или либералы выхватят десяток фраз в доказательство необходимости для России вернуться к капитализму. Чиновники коммунизма установят снова «солидарность» между оппозицией и меньшевиками. Так было уже не раз. Так будет еще раз. Это нас не остановит. Кляузы проходят, а факты остаются. Сталинская бюрократия, после ряда лет оппортунистической политики переживает период кратковременного, но острого бешенства ультра-левизны. Теория и практика «третьего периода» несут одинаково опустошительные последствия и внутри СССР и за его пределами.
Скажут: оппозиция как будто меняется с аппаратом местами. Оппозиция обвиняет аппарат в сверхиндустриализации, а сама тянет вправо. Другие глубокомысленно прибавят: правое крыло, обвинявшее сталинцев в сверхиндустриализации и «троцкизме», капитулировало перед Сталиным, а левая оппозиция как будто перенимает точку зрения правого крыла.
Все такие рассуждения, сближения, сопоставления, можно предвидеть заранее и даже заранее можно написать статьи и речи, которые будут на эту тему произнесены. Не очень трудно, однако, вскрыть легкомыслие этих рассуждений.
Оппозиция никогда не бралась «в кратчайший срок догнать и перегнать» капиталистический мир. Мы требовали ускорения индустриализации, потому что только таким путем можно обеспечить руководящую роль города по отношению к деревне и, следовательно, диктатуру пролетариата.
Мы оценивали возможность индустриализации неизмеримо шире и смелее, чем это делали бюрократы вплоть до 1928 года. Но мы никогда не считали ресурсы индустриализации безграничными, и темп ее — зависящим только от кнута бюрократии. Основным условием индустриализации мы всегда выдвигали систематическое улучшение положения рабочего класса. Коллективизацию мы всегда ставили в зависимость от индустриализации. Социалистическую перестройку крестьянских хозяйств мы мыслили не иначе, как в перспективе десятилетий. Мы никогда не закрывали глаз на внутренние противоречия социалистического строительства в отдельной стране. Ликвидировать противоречия деревни можно, только ликвидировав противоречия между городом и деревней, а это осуществимо лишь в рамках международной революции. Мы никогда, поэтому, не требовали ликвидации классов в рамках пятилетки Сталина — Кржижановского. Мы требовали ограничения эксплуататорских тенденций кулака и планомерного урезывания его накоплений в интересах индустриализации. Нас за это ссылали по 58 ст. уголовного уложения.
Марксистскую оппозицию громил блок правого крыла и центра. Они временно разошлись. Но они сейчас сошлись снова. У них общая основа: национал-социализм. Они сообща описали за этот год над нашей головой дугу в 180°. Проблему социалистической индустриализации они действительно все больше превращают в азартную бюрократическую сверх-индустриализацию. Они упраздняют НЭП, т.е. совершают то самое «преступление», в котором заведомо ложно обвиняли нас, и за которое наши друзья и сегодня заполняют тюрьмы и ссылки. Ограничение кулака они заменили административным раскулачиванием, которое они вчера злостно подкидывали нам, и от которого мы с чистой марксистской совестью открещивались. Правые, которые боялись самых необходимых шагов вперед, бросились теперь вместе с центристами очертя голову — «вперед». Блок восстановлен, только черепаший темп заменен аэропланным.
Сколько месяцев еще будет нынешнее руководство подхлестывать партию на путях ультра-левизны? Мы думаем, что не долго. Чем более неистовый характер имеет нынешний курс, тем острее и скорее вскроются его противоречия. Тогда, после уже оставленных позади 180° руководство опишет еще дополнительную дугу, приблизившись по окружности к точке отправления с другого конца. «Так было, так будет».
* * *
Вопросы, кратко намеченные в этих строках, составляют предмет обширной работы, которую мы рассчитываем выпустить в течении ближайших недель. Наше изложение сохраняет здесь поэтому конспективный характер. Столь же конспективно отвечаем мы на вопрос, что делать.
Промышленность мчится к кризису прежде всего по причине чудовищно-бюрократических методов составления плана. Пятилетка может быть построена с соблюдением необходимых пропорций и гарантий, только при условии свободного обсуждения темпов и сроков, при участии в обсуждении всех заинтересованных сил промышленности и рабочего класса, всех его организаций и, прежде всего, самой партии, при свободной проверке всего опыта советского хозяйства за последний период и в том числе чудовищных ошибок руководства. Важнейшим элементом плана является вопрос о том, что рабочие и крестьяне хотят и могут потребить сейчас, а что они могут сберечь и накопить. Вопрос о темпе индустриализации не есть вопрос бюрократического обсуждения, а есть вопрос жизни и культуры масс.
План социалистического строительства не может быть поэтому дан в порядке априорной канцелярской директивы. Он должен вырабатываться и исправляться в том же порядке, в каком только и может осуществляться само социалистическое строительство, т.е. в порядке развернутой и широкой советской демократии. Решение вопроса о том, например, какое место должна занять химическая промышленность в плане ближайших лет может быть подготовлено лишь путем открытой борьбы разных хозяйственных группировок и разных отраслей промышленности за долю химии в народном хозяйстве. Советская демократия не есть требование отвлеченной политики, еще менее — морали. Она стала делом хозяйственной необходимости.
Первым условием социалистических успехов является для нас сохранение, вернее, спасение партии. Без этого основного исторического орудия пролетариат бессилен. Сталинская бюрократия тем временем добивает партию. Сплошную коллективизацию в деревне он дополняет сплошным включением в партию заводов и цехов. Авангард растворяется в классе. Мысль и воля партии растоптаны. Бюрократия окончательно развязала себе руки. Руководство слепо и бесконтрольно. Партия не создаст дальновидного руководства до тех пор, пока не станет снова партией. Что для этого нужно? Отнять у узурпаторского аппарата узурпированную им у партии власть. Кто это может сделать? Пролетарское ядро партии, опираясь на рабочий класс.
Вторым условием является сохранение, вернее восстановление пролетарской диктатуры. Оно возможно лишь в том случае, если пролетариат из года в год констатирует улучшение своего материального и культурного уровня, рост своей роли в государстве и стране, и если одновременно сжимаются ножницы промышленных и сельскохозяйственных цен, давая крестьянству реальные выгоды от Октябрьской революции.
Темп индустриализации должен обеспечить не построение национального социализма, а укрепление базы под пролетарской диктатурой и улучшение положения рабочих масс города и деревни. Это вполне реалистическая задача. Она требует сочетания мужества с осторожностью. Она исключает, как крохоборческую медлительность, так и авантюризм, не оглядывающийся по сторонам.
Нелепо было бы претендовать на то, что у оппозиции есть готовый априорный план безболезненного выхода из новых опасностей, созданных переплетом авантюризма с оппортунизмом. Обладание самым идеальным маршрутом для автомобильной колонны не даст непосредственных спасительных решений, если колонна успела далеко свернуть с пути и увязнуть по ступицы в болоте. Здесь нужна целая система мероприятий ad hoc, чтоб вернуть колонну на правильную дорогу. Можно сказать одно: даже самый лучший шофер, оставаясь у руля, этой задачи не разрешит. Нужны коллективные усилия партии и класса, подмога снизу, что предполагает право и возможность коллективной творческой инициативы.
Сейчас властно и неотложно навязывается во всяком случае одна мера: жесточайшая финансовая дисциплина. Нужно как можно туже затянуть шнурки государственного кошелька, и по линии бюджета, и по линии кредита. Нет никакого сомнения в том, что эта мера окажется чрезвычайно болезненной уже сейчас, так как неизбежно остановит на пол-дороге целый ряд начинаний и предприятий. Но эта мера необходима. Финансовая дисциплина должна стать первым шагом общей хозяйственной дисциплины. Если не преградить сейчас дорогу раздутым и непосильным начинаниям, если не ввести темпы в пределы реальности, то инфляция может придать им в дальнейшем гибельный размах и привести к последствиям, от которых пострадает не только фальшивая репутация невежественного руководства, целиком основанная на моральной инфляции, но и реальные ценности неизмеримо большего значения, — пострадает Октябрьская революция.
* * *
Еще и еще раз мы решительно отказываемся от задачи построить «в кратчайший срок» национальное социалистическое общество. Коллективизацию, как и индустриализацию мы связываем неразрывной связью с проблемами мировой революции. Вопросы нашего хозяйства решаются в конечном счете на международной арене. Нужно возродить Коминтерн. Нужно пересмотреть революционную стратегию послеленинского времени и осудить ее во всех ее трех периодах: зиновьевском, бухаринско-сталинском и сталинско-молотовском. Нужно ликвидировать нынешнее руководство, ибо именно в области международных вопросов сталинская фракция достигает таких пределов теоретического цинизма и практической разнузданности, которые грозят пролетарскому авангарду неисчислимыми бедствиями. Отказ от теории национал-социализма и от практики бюрократического авантюризма является элементарной предпосылкой возрождения Коммунистического Интернационала.
Л. Троцкий.
13 февраля 1930 г.
Я. Г. Блюмкин расстрелян Сталиным
Сомнений не осталось и у тех, кто вначале не хотел верить: Блюмкин расстрелян по обвинению в том, что виделся в Константинополе с Троцким и вел с ним беседу о судьбе партии и задачах оппозиции.
Блюмкин расстрелян, — по постановлению ГПУ. Такой факт мог иметь место только потому, что ГПУ стало чисто личным органом Сталина. В годы гражданской войны ЧЕКА совершала суровую работу. Но эта работа велась под контролем партии. Сотни раз из среды партии поднимались протесты, заявления, требования объяснений по поводу тех или других приговоров. Во главе ЧЕКА стоял Дзержинский, человек высокой нравственной силы. Он был подчинен Политбюро, члены которого имели по всем вопросам свое собственное мнение и умели за него постоять. Все это создавало гарантию того, что ЧЕКА является орудием революционной диктатуры. Сейчас партия задушена. О расстреле Блюмкина тысячи, десятки тысяч партийцев будут с ужасом шептаться по углам. Во главе ГПУ стоит: Меньжинский, не человек, а тень человека. Главную роль в ГПУ играет Ягода, жалкий карьерист, связавший свою судьбу с судьбой Сталина, и готовый выполнить, не задумываясь и не рассуждая, любое из его личных распоряжений. Политбюро не существует. Бухарин уже заявлял, что Сталин держит в своих руках членов так называемого Политбюро при помощи документов, собранных через ГПУ. В этих условиях кровавая расправа над Блюмкиным явилась личным делом Сталина.
Это неслыханное преступление не может пройти бесследно даже в нынешних условиях аппаратного всевластия. Сталин не мог не чувствовать этого заранее, и тот факт, что он, при всей своей осторожности, решился убить Блюмкина, свидетельствует, как велик страх этого человека перед левой оппозицией. Не может быть никакого сомнения в том, что Блюмкин явился жертвой искупления за то, что за Радеком и другими капитулянтами пошло лишь небольшое меньшинство оппозиции, в то время, как за границей оппозиция в ряде стран делает серьезные идейные и организационные успехи.
Расстрелом Блюмкина Сталин хочет сказать международной оппозиции большевиков-ленинцев, что внутри страны у него есть сотни и тысячи заложников, которые будут расплачиваться своими головами за успехи подлинного большевизма на мировой арене. Другими словами, после исключений из партии, лишения работы, обречения семей на голод, заключения в тюрьму, высылок, и ссылок, Сталин пытается запугать оппозицию последним остающимся в его руках средством: расстрелами.
Можно с уверенностью сказать, что результаты будут прямо противоположны тем целям, какие Сталин себе ставит. Исторически прогрессивное идейное течение, опирающееся на объективную логику развития, нельзя ни запугать, ни расстрелять.
* * *
Довольно скоро после восстания левых эсеров, — когда Блюмкин восемнадцатилетним юношей бросил бомбу в Мирбаха, — он перешел к большевикам, принимал героическое участие в гражданской войне. Затем довольно долго работал в военном секретариате т. Троцкого. В дальнейшем он работал главным образом по линии ГПУ, но также и по военной и по партийной линии. Он выполнял очень ответственные поручения. Преданность его Октябрьской революции и партии была безусловной.
До последнего часа Блюмкин оставался на ответственной советской работе. Как он мог удержаться на ней, будучи оппозиционером? Объясняется это характером его работы: она имела совершенно индивидуальный характер. Блюмкину не приходилось или почти не приходилось иметь дело с партийными ячейками, участвовать в обсуждении партийных вопросов, и пр. Это не значит, что он скрывал свои взгляды. Наоборот, и Меньжинскому, и Трилиссеру, бывшему начальнику иностранного отдела ГПУ, Блюмкин говорил, что симпатии его на стороне оппозиции, но, что, разумеется, он готов, как и всякий оппозиционер, выполнять свою ответственную работу на службе Октябрьской революции. Меньжинский и Трилиссер считали Блюмкина незаменимым, и это не было ошибкой. Они оставили его на работе, которую он выполнял до конца.
Блюмкин действительно разыскал т. Троцкого в Константинополе. Как мы уже упоминали выше, Блюмкин был лично тесно связан с т. Троцким работой его в секретариате. Он подготовлял, в частности, один из военных томов т. Троцкого (о чем говорится в предисловии к этому тому). Блюмкин явился к т. Троцкому в Константинополе, чтоб узнать, как им оценивается обстановка и проверить, правильно ли он поступает, оставаясь на службе правительства, которое высылает, ссылает и заключает в тюрьмы его ближайших единомышленников. Л. Д. Троцкий ответил ему, что он поступает, разумеется, совершенно правильно, выполняя свой революционный долг — не по отношению к сталинскому правительству, узурпировавшему права партии, а по отношению к Октябрьской революции.
В одной из статей Ярославского была ссылка на то, что летом т. Троцкий беседовал с одним посетителем и предрекал ему, будто бы, скорую и неизбежную гибель советской власти. Разумеется, презренный сикофант лжет. Но из сопоставления фактов и дат, для нас ясно, что речь идет о беседе т. Троцкого с Блюмкиным. На его вопрос о совместимости его работы с его принадлежностью к оппозиции, т. Троцкий, в числе прочего, сказал ему, что высылка его за границу, как и тюремные заключения других товарищей, не меняют нашей основной линии; что в минуту опасности оппозиционеры будут на передовых позициях; что в трудные часы Сталину придется призывать их, как Церетели призывал большевиков против Корнилова. В связи с этим он сказал: «как-бы только не оказалось слишком поздно». Очевидно Блюмкин, после ареста, изложил эту беседу, как доказательство подлинных настроений и намерений оппозиции: не нужно ведь забывать, что т. Троцкий выслан по обвинению в подготовке вооруженной борьбы против советской власти! Через Блюмкина было передано в Москву информационное письмо к единомышленникам, в основе которого лежали те же взгляды, которые излагались в ряде напечатанных статей т. Троцкого: репрессии сталинцев против нас не означают еще изменения классовой природы государства, а только подготовляют и облегчают такое изменение; наш путь по-прежнему остается путем реформы, а не революции; непримиримая борьба за свои взгляды должна быть рассчитана на долгий срок.
Позже было получено сообщение, что Блюмкин арестован и что пересланное через него письмо попало в руки Сталина.
Блюмкина не расстреляли в 1918 г. за руководящее участие в вооруженном восстании против советской власти, но его расстреляли в 1929 году за то, что он, самоотверженно служа делу Октябрьской революции, расходился, однако, в важнейших вопросах с фракцией Сталина и считал своим долгом распространять взгляды большевиков-ленинцев (оппозиции).
Вполне возможно, что Сталин попытается пустить какой-нибудь отравленный вариант, в духе связи с «врангелевским офицером», подготовки восстания или террористических актов. К такого рода гнусностям надо быть готовыми. Вряд ли, однако, подобные объяснения произведут серьезное впечатление, — как потому, что от них вообще слишком пахнет приемами бонапартистской полиции, так и, в особенности, потому, что в борьбе с оппозицией Сталин уже израсходовал в сущности все ресурсы. Незачем напоминать, что та принципиальная позиция, на которой стоял Блюмкин вместе со всеми нами, исключала с его стороны какие бы то ни было авантюристические методы борьбы.
* * *
Французская оппозиция (группа «Веритэ» подняла активную кампанию, в связи с трагической гибелью нашего товарища Я. Г. Блюмкина. Помимо статей в трех последних номерах газеты, в многотысячном тираже выпущена листовка, широко распространяемая среди парижских коммунистов и рабочих. Такого же характера листовка выпущена в Берлине. Ведется кампания в Бельгии, Вене, Нью-Йорке и ряде других мест.
Как и за что Сталин расстрелял Блюмкина?
Москва, 25 декабря.
Вы, конечно, знаете о расстреле Блюмкина, как и о том, что это было сделано по личным домогательствам Сталина. Этот подлый акт мести уже сейчас волнует довольно широкие партийные круги. Но волнуются втихомолку. Питаются слухами. Одним из источников слухов является Радек. Его нервная болтливость хорошо известна. Сейчас он совершенно деморализован, как и большинство капитулянтов. Но в то время, как у И. Н. Смирнова, например, это выражается в подавленности, Радек, наоборот, ищет выхода в распространении слухов и сплетен, долженствующих доказать глубокую искренность его покаяния. Несомненно, что Ярославский пользуется этим качеством Радека, чтоб пускать через него в обращение надлежащие слухи. Все это необходимо отметить, чтоб понятно было дальнейшее.
Со ссылкой на Радека распространяется такая версия: явившись в Москву, Блюмкин первым делом разыскал Радека, с которым он за последние годы встречался чаще, чем с другими, и в котором привык видеть одного из руководителей оппозиции. Блюмкин хотел информироваться и разобраться, в частности понять причины капитуляции Радека. Ему, конечно, и в голову не могло прийти, что в лице Радека, оппозиция имеет уже ожесточенного врага, который, потеряв последние остатки нравственного равновесия, не останавливается ни перед какой гнусностью. Тут надо еще принять во внимание, как характерную для Блюмкина склонность к нравственной идеализации людей, так и его близкие отношения с Радеком в прошлом. Блюмкин передал Радеку о мыслях и планах Л. Д. в смысле необходимости дальнейшей борьбы за свои взгляды. Радек в ответ потребовал, по его собственным словам, от Блюмкина немедленно отправиться в ГПУ и обо всем рассказать. Некоторые товарищи говорят, что Радек пригрозил Блюмкину в противном случае немедленно донести на него. Это очень вероятно при нынешних настроениях этого опустошенного истерика. Мы не сомневаемся, что дело было именно так. После этого, гласит официальная версия, Блюмкин «покаялся», явился в ГПУ и сдал привезенное письмо т. Троцкого. Мало того: он сам будто бы требовал, чтоб его расстреляли (буквально!). После этого Сталин решился «уважить» его просьбу и приказал Меньжинскому и Ягоде расстрелять Блюмкина. Разумеется, Сталин предварительно провел это решение через Политбюро, чтоб связать раскаявшихся правых. Незачем говорить, что те полностью пошли ему навстречу.
Как надо понимать эту официальную версию? Лживость ее бьет в глаза. Достоверных сведений у нас нет, так как Блюмкин, насколько нам до сих пор известно, ничего передать на волю не успел. Но действительный ход событий достаточно ясно вытекает, по крайней мере, в основных чертах, из всей обстановки. После беседы с Радеком, Блюмкин увидел себя преданным. Ему ничего не оставалось, как явиться в ГПУ, тем более, что письмо Л. Д., по содержанию своему, не могло, разумеется, не быть опровержением всех тех гнусностей, которые здесь распространялись для оправдания высылки. Были ли в письме какие-либо адреса и пр.? Мы думаем, что, нет, так как никто решительно не пострадал из тех товарищей, которые могли бы служить Блюмкину для связи.*
* В письме не было никаких адресов, и оно никому не могло повредить. В письме заключался краткий очерк положения иностранной оппозиции и выражение солидарности с теми русскими товарищами, которые требовали полного размежевания с Урбансом. В то же время письмо настаивало на необходимости энергичных мер по распространению «Бюллетеня» оппозиции в России. В указанных нашим корреспондентом условиях письмо действительно могло быть в руках Блюмкина доказательством того, что элементов «военного заговора» никак не сыскать. Этим вполне может быть объяснено решение Блюмкина передать письмо после того, как он сам оказался, при посредстве Радека, в руках ГПУ.
Редакция Бюллетеня.
«Покаялся» ли т. Блюмкин? если б он действительно «покаялся», т.е. присоединился бы к позиции Радека, то он не мог бы не назвать тех товарищей, для которых предназначалось письмо т. Троцкого. Но тогда не мог бы уцелеть и автор этих строк.* Между тем, повторяю: никто не был арестован. Наконец, если б т. Блюмкин «покаялся», то ГПУ, конечно, не торопилось бы удовлетворить «просьбу» Блюмкина о расстреле его, а использовало бы его самого для совсем других целей: ведь случай был совсем исключительный. Нет никакого сомнения, что такая попытка была действительно сделана со стороны ГПУ и натолкнулась на сопротивление Блюмкина. Тогда Сталин приказал расстрелять его. А когда по партии пошел тревожный шепот, Ярославский пустил через Радека приведенную выше версию. В таком виде представляется нам здесь это дело.
* По имеющимся у нас достоверным сведениям, тот товарищ, которому Блюмкин должен был передать письмо, остался нетронутым. — Редакция Бюллетеня.
Сталин не мог не понимать, что расстрел Блюмкина не пройдет в партии бесследно, и в конце концов причинит «грубому и нелояльному» узурпатору жестокий вред. Но жажда мести сильнее его. По партии давно ходит рассказ о том, как Сталин еще в 1923 году, летним вечером в Зубалове (под Москвой), разоткровенничавшись с Дзержинским и Каменевым, сказал: «выбрать жертву, подготовить тщательно удар, беспощадно отомстить, — а потом пойти спать. Слаже этого нет ничего в жизни». На эту беседу намекал и Бухарин («сталинская философия сладкой мести») в своем прошлогоднем рассказе о борьбе со сталинцами. За границей появляются книги Л. Д., его статьи, его автобиография. Отомстить необходимо. Сталин арестовал без малейшего основания дочь Л. Д. Но так как она с пневмотораксом, тяжело больна, то Политбюро не решилось (говорят, несмотря на настояния Сталина) держать ее в тюрьме, тем более, что вторая дочь т. Троцкого в аналогичных условиях умерла полтора года тому назад от туберкулеза. Ограничились тем, что мужа дочери Л. Д., Платона Волкова, отправили месяца два тому назад в ссылку. Муж умершей дочери, М. Невельсон, давно уже сидит в тюрьме. Но это месть слишком обычная и потому недостаточная. Тут то под руку подвернулся Блюмкин, эскортируемый Радеком. Сталин приказал убить его и потом … пошел спать.
Ваш Н.
От редакции «Бюллетеня»
Напечатанное выше письмо из Москвы, хотя не дает еще всей картины ареста и расстрела т. Блюмкина, но достаточно освещает главные моменты трагедии. Непосредственная причина гибели этого исключительного по преданности и смелости революционера покоится, по-видимому, в двух обстоятельствах: в его собственной идеалистической доверчивости к людям, и в полном падении человека, к которому он обратился. Возможно, к тому же, что Радек и сам недостаточно оценил последствия собственных действий, так как, в свою очередь, идеализировали Сталина.
На личной судьбе Радека жалкая судьба капитулянтов раскрывается с особой отчетливостью. Первая стадия капитулянства: «центризм все же не так плох, как мы думали». Вторая стадия: «надо сблизиться с центристами, чтоб помочь их борьбе против правых». Третья стадия: «за право бороться против правых приходится заплатить признанием правоты центризма». Наконец, последняя стадия: капитулянт предает большевика-оппозиционера в руки ГПУ, подводя его под расстрел.
А И. Н. Смирнов? А Преображенский? Их личная роль в трагедии Блюмкина нам неизвестна. Ужели, однако, Радек не совещался с ними насчет того, как быть в этом деликатном деле? Но это в конце концов все равно. Они взяли на себя перед партией и международным рабочим классом ответственность за все гнусности сталинской бюрократии в целом. Следовательно, им не снять с себя ответственности и за данный случай.
Теперь о другой стороне вопроса. Расстрел Блюмкина произошел через значительный промежуток времени после подачи «Заявления» т.е. Раковского, Окуджава и Коссиора. Буржуазная и социал-демократическая печать пыталась, как известно, изобразить Заявление, как капитуляцию, т.е., как наш отказ от борьбы за свои взгляды с целью заслужить благоволение аппарата. В этом духе писала, конечно, и презренная газетка русских меньшевиков. Мелкий наемник из этого же лагеря, некий Розенфельд, оповещал через «Попюлер» французскую мелкую буржуазию, что бывший красный посол Раковский отказался от своих взглядов, чтоб вернуть себе высокий пост. Вся эта дрянь человеческая судит о революционерах по себе, меряет их своим метром.
Но поистине стыдно вспомнить, что и в рядах оппозиции находились, или, по крайней мере, числились элементы, которые не нашли ничего лучшего, как оценивать Заявление русской оппозиции в том же самом духе, т.е. как шаг в сторону идейной капитуляции. Разумеется, Урбанс, который не упускает ни одного случая, чтоб не скомпрометировать Ленинбунд, первым поднял обвинительный голос против подлинных революционеров после того, как он в течение месяцев печатал без комментариев постыдные статьи капитулянтов (Радека, Смилги, Преображенского).
Для того, чтоб картина получила всю необходимую законченность, в роли революционного Катона выступил покрытый ранами старый борец Паз с высоты своей «платформы» (где она, эта платформа?). Есть порода коммунистических дилетантов, которые ходят вокруг да около костра революции, но больше всего заботятся о том, чтоб не обжечь себе пальцев. Часть такого рода «коммунистов» примкнула в свое время и к оппозиции — в надежде на то, что это избавит их от партийной дисциплины, сохранит за ними высокое звание и не наложит на них в то же время никаких личных жертв. И такого рода салонные «революционеры» дают уроки стойкости — Раковскому, Сосновскому, Кате Цинцадзе, Окуджава, В. Каспаровой, Буду Мдивани и многим другим, у которых за спиной десятилетия революционной борьбы, тюрем, подполья, ссылок, и которые свою верность пролетариату демонстрируют и сегодня в горах Алтая, в каторжных тюрьмах Челябинска и Тобольска, а не в залах парижского дворца юстиции.
Блюмкин расстрелян за то, что оказался связан с делом русской оппозиции, — той самой, которая подписала Заявление Раковского и других. А грозные обличители — надо и это сказать вслух! — до сих пор пальцем о палец не ударили, чтоб помочь русским оппозиционерам, находящимся в тюрьмах и в ссылке. Наоборот, в лице Урбанса они совершили все, чтобы сделать такую помощь невозможной.
Фальшивых друзей, а тем более вероломных, революционному отряду большевиков-ленинцев не нужно. Впереди слишком много еще трудностей и испытаний. «Лучше меньше, да лучше». Из маленькой кучки мы уже дважды в прошлом (1905 и 1917) превращались в решающую историческую силу. Мы не устали. Мы знаем наш путь. Вперед!
Уроки капитуляций
(Некрологические размышления)
По поводу капитуляции Бухарина, Рыкова, Томского долго шли гадания: есть ли это хитрый маневр со стороны правых, или же, наоборот, это возобновление блока правых с центристами? Гадания эти сами по себе не весьма содержательны. Очень может быть, что правая тройка действительно мечтает потихоньку о том, чтобы дождаться благоприятных условий и снова поднять голову; может быть, ввиду тревожных хозяйственных симптомов, она жалеет, что слишком поторопилась с покаянием. Весьма возможно, с другой стороны, что сталинцы считают полезным сохранить правых около власти на случай нового поворота. Но не эти расчеты имеют значение. Политически важно, что в самый разгар архи-«левого» курса блок центристов с правыми оказался возобновлен, тогда как репрессии против левых не ослабели, а усилились. Рыков, несмотря на все — председатель Совнаркома, а Раковский лечит в Барнауле свое больное сердце морозами в 40%. Томский и Рыков — в Политбюро, Бухарин — в ЦК, а Сосновский, Б. Мдивани, Кавтарадзе — в тюрьме. Угланов — наркомтруда, а Блюмкин расстрелян (да, Блюмкин расстрелян!). Эти факты политически решают, давая оценку левого курса в целом.
Однако же капитуляция всех правых лидеров после капитуляции некоторых левых факт сам по себе немаловажный. Значение этих ритуальных капитуляций для судьбы партии в целом станет ясно, если взглянуть на них под углом зрения не субъективных интриг, а объективных симптомов. Один урок, один вывод вытекает прежде всего из поворотов и превратностей последних шести лет: упорное, систематическое, неутомимое удушение партии.
Партия есть идейный отбор. Она остается партией, доколе в основе ее лежит добровольная идейная связь. Но какое значение могут сохранить идеи и принципы, если руководители партии по очереди отрекаются от самих себя, а безличный и безыдейный аппарат не только утверждает раз навсегда свою непогрешимость, но и открыто заявляет партии: «нас вы можете снять только гражданской войной»! (Сталин в 1927 г.).
Напоминаем еще раз: Зиновьев — формальный «вождь» ВКП и Коминтерна (23—25 гг.). Зиновьев — в оппозиции и кается в своей ложной борьбе против троцкизма (26—27 гг.). Зиновьев отрекается от оппозиции и снова объявляет войну «контр-революционному» троцкизму (1928-1929 г.). Бухарин в 1922 году — «троцкист»; в 1923-26 г. — рука об руку с Зиновьевым; в 1926-28 — теоретический вождь ВКП и Коминтерна, вдохновитель право-центристского курса. В 1928-29 г. — теоретик оппозиции справа. В 1929 г. Бухарин кается в своих ошибках и отрекается от тех взглядов, которые вдохновляли его во время всей его борьбы с «троцкизмом».
Если взять Сталина под углом зрения его идей, то он в разные периоды прикрывался идеями Зиновьева, Каменева и Бухарина, теперь прикрывается осколками идей оппозиции, не имея своих собственных. Но, как «истина есть результат судоговорения» (Щедрин), так репутация есть результат аппаратной долбежки… до поры до времени.
Автоматизация партийной жизни достигла высшего предела. Аппарат не требует признания каких-либо принципов, — он требует признания своей непогрешимости. Вымогательство покаянных документов вовсе не имеет задачей утвердить в сознании партии какую-либо сумму идей (каких??). Цель вымогательства одна: внушить партии, что какое бы то ни было противодействие или сопротивление, какая бы то ни было критика аппарата, какой бы то ни был ропот, даже шепот против аппарата, даже запись в дневнике (Каменев!) могут привести лишь к репрессиям или к новым идейным унижениям. «Самокритика» служит той же цели с другой стороны, ибо означает обязанность членов партии критиковать то, что «критикует» аппарат.
Партия есть идейный отбор. Партия есть революционный закал характеров. Партия есть бронировка класса наиболее убежденными, крепкими, стойкими. Сплочение этих элементов совершается постепенно, под постоянной проверкой событий. Живая ткань партии есть поэтому очень сложная и чувствительная органическая ткань. Партию нельзя держать под прессом, как нельзя держать под прессом человеческую руку: нарушается кровообращение, ткани отмирают.
Процесс отмирания партийных тканей порождается на наших глазах возрастающим материальным давлением партийной бюрократии. Капитулянства всех «вождей» партии по очереди, группами и в одиночку, перед абсолютно безыдейным аппаратом характеризуют совершенно неслыханную силу давления, ту ее стадию, при которой в партии почти совершенно прекращается идейное кровообращение.
Обстоятельства покаяния правых особенно поразительны — прозрачностью аппаратного цинизма.
Неожиданно и без подготовки человечество узнает, что три виднейших деятеля партии и советской республики — руководитель Коминтерна, глава правительства и вождь профессиональных союзов — уже около двух лет, как находятся в острой оппозиции к центральному комитету и считают официальную политику гибельной. Как же это не вышло наружу? Ведь шло о судьбе революции! Где же обсуждались спорные вопросы и где решались? Ведь протоколы ЦК печатаются для всех членов партии. Но дело в том, что аппарат ведет двойную жизнь. За кулисами решаются вопросы, а на официальной сцене разыгрываются мнимые прения и голосования по заранее составленному расписанию. Этим кормят партию. Мало того. Во время острой оппозиции трех членов Политбюро партии официально сообщалось, прежде всего Генеральным секретарем, что слухи и разговоры о разногласиях в ЦК и о правом уклоне в Политбюро представляют собою возмутительную клевету «троцкистов». После того, задним числом удостоверяется, что под именем «клеветы» надо понимать достоверные и притом исключительной важности факты, которые скрывались от партии.
Открытая агитация против Бухарина началась за месяц — за два до его капитуляции. Но имя Рыкова, как одного из вождей правого уклона, было названо вслух всего лишь накануне ноябрьского пленума ЦК. Особенно беспощадно «Правда» стала, однако, трепать имя Рыкова лишь после его капитуляции, высказывая подозрение, что раскаяние правых вождей «неискренне». Другими словами, центральный орган партии считает вполне возможным, что лицо, поставленное партией на самый ответственный пост в государстве, способно обманывать партию и народные массы в таких вопросах, от которых зависит судьба партии и страны. Это подозрение бросается таким тоном, как если б речь шла о совершенно простом и заурядном явлении. А между тем речь идет о политическом обмане, о циничной беспринципности, об идейной измене со стороны членов Центрального Комитета, которые и сегодня, когда пишутся эти строки, все еще стоят во главе советского правительства, или находятся в составе важнейших его органов.
Партия мимоходом, уже в момент развязки, узнает, что глава Коминтерна, глава правительства и глава профсоюзов, в течение полутора лет «играли судьбою партии и революции» (буквально!) — «спекулировали на катастрофе» (буквально!) — все это где-то в бюрократическом подполье. Чтоб отразить их преступную «игру», помощь партии, оказывается, вовсе не понадобилась… Могла ли бы иначе молчать пресса? Между тем, пресса молчала. Партию усыпляли и обманывали. Правый уклон оказался воплощен в лице Фрумкина. Публично Рыков и Сталин одинаково боролись против Фрумкина и Шатунского, причем это лицедейство и называлось борьбой против правого уклона. Боролся ли сам Фрумкин против себя — нам не известно. Мы даже думали одно время, что особым постановлением ЦКК Фрумкин приговорен к нераскаянному состоянию, дабы имелся под рукой всегда готовый объект для потребностей борьбы с правым уклоном. Но эта гипотеза не подтвердилась…
Лишь после того, как Рыков ритуально капитулировал, — что, казалось бы, вообще исключало необходимость дальнейшей борьбы, — только с этого момента Рыков, и с ним вся тройка, предаются особенно разнузданному публичному поруганию перед лицом партии, населения страны и всего вообще человечества. Партия совершенно не нужна была для борьбы против «заговора» Рыкова, Бухарина и Томского. Партию уверяли, что никакой борьбы вообще нет. Но после закулисной победы над правыми, партии показали три политических скальпа: глядите, вот как поступает и будет поступать генеральный секретариат со всеми теми, кто встанет на его пути!
Способ расправы над правыми вождями представляет собою новый этап в процессе бонапартистского перерождения партийного режима: занимаются на сцене боевыми упражнениями против Фрумкина, а потом неожиданно показывают партии скальп Рыкова. Автоматизм борьбы и презрение к партии доведены здесь до такого выражения, которого в прошлом мы еще не знали.
Картина партийного режима приобретает еще более яркую отчетливость благодаря тому обстоятельству, что Рыков, Томский и Бухарин капитулировали на другой день после того, как Радеки и Смирновы сочли нужным капитулировать «в интересах борьбы с правыми». Возвращаясь в Москву из ссылки, Радек вопил на станциях, что скоро две части ЦК будут арестовывать друг друга, и что нужно поэтому спешить на помощь центру, т.е. Сталину, в борьбе с правой, т.-е. с Бухариным, Рыковым и Томским. Но не успел Радек дописать третью или четвертую покаянную кляузу, как грозные вожди правой части ЦК поспешили заявить, что они так же горят желанием помогать центру в борьбе со всеми уклонами, особенно же с правым. Таким образом, окружение Фрумкина оказалось обеспечено на все сто процентов. Несколько запоздавшие Смирнов и Богуславский нашли все места в облаве занятыми. Но тут, как на грех, покаялся и сам Фрумкин. Правое крыло окончательно стало трансцендентальным.
При всем трагизме положения нельзя отрицать того, что левые капитулянты вносят в него элемент прямой буффонады. Поспешив примкнуть к аппарату для борьбы с правой опасностью, капитулянты из левых ведут борьбу исключительно налево, т.е. против… троцкизма. Для этой цели Ярославский и признал их «лучшими элементами» оппозиции. Ярославскому ли не знать, где лучшие и где худшие!
Ясно, что Зиновьев не мог не воспользоваться таким исключительным взрывом бюрократической путаницы, чтобы не напомнить, что он, слава богу, жив, и, в качестве капитулянта первого призыва, так сказать аристократа в семье перебежчиков, должен иметь все привилегии в борьбе против уклонов, и прежде всего, разумеется, против «контр-революционного троцкизма».
Собственно говоря, надобность в новом и притом столь пламенном покаянии Зиновьева («окончательно слился с партией!») может показаться на первый взгляд непонятной: казалось бы, человек уже откаялся и мог бы предоставить очередь другим. Но на самом деле это не так. В том то и суть, что первое покаяние было лишено необходимого энтузиазма. Отсутствие этого трудно-уловимого элемента стало особенно ясно Ярославскому с того времени, как оппозиция опубликовала подлинные протоколы переговоров Каменева с Бухариным, при посредничестве Сокольникова, насчет борьбы со Сталиным. Протоколы Каменев вел специально для Зиновьева, который после первого покаяния проживал еще некоторое время в Калуге. Ведя на всякий случай переговоры с Бухариным, Каменев и Зиновьев в то же время, при встречах с оппозиционерами, глубоко вздыхали по поводу раскола оппозиции, жаловались на резкие нападки Троцкого и выражали надежду на совместную работу в будущем. Когда все сие нечаянно вскрылось, старейшины капитулянтского клана угрюмо замолчали. Каменев объявил, что будет писать книгу о Ленине, так как со Сталиным каши не сваришь. Но в тот момент, когда генеральный секретариат потряс скальпом раскаявшегося Рыкова над партией, Зиновьев, вполне своевременно вспомнил о своем собственном скальпе и покаялся вторично, на этот раз с таким могучим энтузиазмом, что должно бы дрогнуть даже закаленное сердце самого Молотова.
Но не тут то было. В докладе Сталина аграрникам-марксистам неоднократно фигурировала «троцкистско-зиновьевская» и даже «зиновьевско-троцкистская» оппозиция. Внимательный читатель не мог на этом не остановиться. Дело в том, что оппозиция всегда именовалась в среде бюрократии троцкистской — именно для того, чтобы подчеркнуть полную идейную несамостоятельность Зиновьева. Почему же теперь, после многократных капитуляций Зиновьева, который к тому же успел «окончательно слиться с партией» — почему и для чего теперь поднимается речь о зиновьевской оппозиции? Случайно? О, нет, случайности могут быть в пятилетнем плане, но не в аппаратных маневрах. Еще яснее обнаружился умысел в выступлениях услужливого Кагановича. Этот последний в одной из недавних юбилейных речей говорил об оппозиции Зиновьева и Каменева так, как если бы мы все еще жили в 1926 году. Общий политический смысл этого рецидива давно отшумевшей борьбы был ясен и без комментариев. Сталинский аппарат «намекал» Зиновьеву и Каменеву: не думайте, пожалуйста, что мы вам дадим поднять голову. Руководители аппарата «намекали» своим подручным: ни в каком случае не давайте этим двусмысленным покаянцам поднять голову! Только и всего.
Равновесие нынешнего аппаратно-единоличного руководства держится на крайне искусственной и напряженной системе теоретических фикций, исторических легенд и реального насилия над партией. Эта система требует дальнейшего подвинчивания гаек, а никак не ослабления их. Для этой системы опасен даже Зиновьев. Каждая пухлая статья его в «Правде» уже заставляет с тревогой настораживаться интернационального выдвиженца Молотова.
…Теперь мы узнаем и тот повод, который побудил аппаратных маршалов напомнить Зиновьеву и Каменеву, чтоб они навсегда оставили «бессмысленные мечтания». Об этом рассказывает наш корреспондент в этом же номере Бюллетеня. Зиновьев, оказывается, попытался во время своего словесного покаяния ввернуть, что оппозиция не во всем была неправа, как свидетельствует борьба правых. А Каменеву пришлось признать (в дневнике!), что прав был Троцкий, когда предупреждал его и Зиновьева, что капитуляция есть путь не к партии, а к политической смерти. Каменев всегда обнаруживал больше склонности и способности сводить концы с концами, чем Зиновьев, но, как говорится в ленинском Завещании, «не случайно» Каменев оказался с Зиновьевым. «Не случайно» он прошел с ним все этапы идейного унижения, чтобы прийти к простому и заранее предначертанному выводу: сей путь ведет только к политической смерти. Так или иначе, но обоим пришлось снова каяться, на этот раз уже с энтузиазмом, что впрочем нисколько не оградило их от публичного заушения со стороны Кагановича — Амстердамского.*
* Каганович проделал, разумеется, в свое время всю политку Сталина вправо. В 1926 году сталинцы наметили ликвидацию Профинтерна путем объединения с Амстердамом. Из уставов советских профсоюзов было вычеркнуто самое упоминание о Профинтерне. Испугавшись оппозиции, Сталин в последний момент отступил. Каганович успел, однако, прочесть в Харькове доклад, в котором защищал вхождение в Амстердам такими доводами, какие сделали бы честь любому социал-демократу. Но едва книжка с речью вышла в свет, как из Москвы раздался отбой. Тогда Каганович заявил в печати, что… стенографистка плохо поняла его что он собственно совсем в Амстердам не собирался, но что, обремененный трудами, он не проредактировал своей речи. С тех пор Каганович получил дополнительное наименование Амстердамского.
* * *
Нам не раз приходилось объяснять, что партийный режим складывается не самопроизвольно, а является функцией политики, которая, в свою очередь, проводит интересы или отражает давление классов. Бюрократизация ВКП, начиная с 1922 года, шла параллельно с ростом экономической силы и политического влияния мелкой буржуазии на основа НЭП'а, и с упрочением буржуазного режима в Европе и во всем мире в результате последовательных поражений пролетариата. Но партийный режим не является одним лишь пассивным отражением процессов более глубокого порядка. Партия есть живая сила истории, тем более правящая партия при режиме революционной диктатуры. Бюрократизм имеет не бесплотный характер. Его носителем является многочисленная, сплоченная бюрократия с целым миром самодовлеющих интересов. Таким образом, как и многие другие вторичные или надстроечные факторы, партийный режим — в известных и очень широких пределах — получает самостоятельную роль. Более того, он становится средоточием всех сдвигов, неправильностей, опасностей, противоречий и ошибок. Он стал сейчас тем звеном общей цепи, через посредство которого только и можно добраться до других ее звеньев. Может быть еще правильнее будет сказать, что партийный режим стал гордиевым узлом, который партии необходимо распутать во что бы то ни стало, чтобы не дать бонапартизму разрубить этот узел мечом.
Альфа.
Медленная расправа над Х. Г. Раковским
Физическая расправа над оппозиционерами-большевиками началась не со вчерашнего дня. Это старый сталинский лозунг, который он только к счастью для революции еще не смеет — и при несомненном противодействии партии и рабочего класса не посмеет и в будущем — широко развернуть. Но там, где это можно сделать бесшумно, скрыто от партии или там, где безудержная злоба зарывающегося узурпатора уже не знает границ, там расправа неминуема. Задерживает на этом пути только боязнь перед партией и Коммунистическим Интернационалом. Но для того, чтобы заставить Сталина по настоящему бояться партии, надо ей открыть глаза, надо до ее сведения доводить — всеми путями и всеми средствами — о сталинских преступлениях. Только широкая, активная гласность по отношению к прошлому и настоящему может затруднить расправу в будущем. Слепая и глухая партия Сталину не страшна. Именно такая партия нужна всесильному аппарату.
Душить партию начали давно. Чистка 1924 года, направленная против оппозиции, была первым массовым проявлением расправы. Одной из ее жертв пал Михаил Соломонович Глазман. Человек высокой моральной чистоты, преданнейший член партии — он доказал это на фронтах гражданской войны, а не прислужничеством в секретариате ЦК — он был во время чистки оклеветан, затравлен и исключен из партии. Причина была одна: он был оппозиционером и рука об руку работал с т. Троцким. Глазман застрелился. Его смерть была грозным предостережением партии, она показала, по какому пути ведет ее Сталин.
С начала 1928 г., т.е. с периода, когда оппозиционеров начали ссылать тысячами, для Сталина развернулось широкое поприще расправы, вероломства и мести. Затравленный в тюрьме, после сорока двух дневной голодовки умер Георгий Васильевич Бутов. В таких же условиях умер не один он. Физическая расправа для своего прикрытия требует обмана и вероломства. Перед тем, как затравить, умертвить, надо дискредитировать. И если загубленных товарищей мы насчитываем пока десятками, а не сотнями, то только потому, что Сталин натыкался на разоблачения и отпор, и это препятствовало ему осуществить план истребления оппозиционеров. Напомним, например, позорный провал гнусной затеи с врангелевским офицером, которого ГПУ, под руководством Сталина, хотела подкинуть оппозиции. Под прикрытием такой «амальгамы» легче обмануть партию, легче расправиться безнаказанно. Не удалась подобная же провокация и в Воронеже. Не удалась только потому, что своевременно была разоблачена.
Сейчас, после капитулянтской волны вся сталинская злоба сосредоточена на стойких. В каменных мешках изоляторов, в гиблых местах Сибири и Казахстана им больше, чем когда бы то ни было грозит медленное физическое истребление. Сталин боится их, как боится партии, ибо это прошлое и будущее революции. Повторяя осколки оппозиционной платформы, он тем острее испытывает потребность расправиться с ее авторами.
Вчера расстрелян Яков Блюмкин. Его нельзя вернуть, но его самоотверженная гибель должна помочь спасти других. Их надо спасти. Надо неустанно будить внимание партии и рабочего класса. Надо научиться и научить не забывать. Надо понять, надо разъяснить другим политический смысл этих термидорианских актов кровавого истребления преданных делу Октября — большевиков. Только таким путем можно помешать планам могильщика Октябрьской революции.
В этой связи все отряды международной левой оппозиции должны поднять прежде всего вопрос о судьбе Христиана Георгиевича Раковского. Его надо спасти. Эту цель должен себе поставить каждый оппозиционер, каждый настоящий коммунист, каждый сознательный рабочий.
Тов. Раковский серьезно и тяжело болен. У него малярия и болезнь сердца. Последние сведения о его болезни очень тревожны. Еще летом 1928 г. врачи считали опасным для жизни Христиана Георгиевича его пребывание в Астрахани. Они требовали поездки для лечения на Кавказ. Политбюро в издевательском тоне отказало в этом старому борцу. Более того. Вскоре после этого, Х. Г. Раковский был переведен в совершенно гибельные для него условия, в город Барнаул, на Алтае. Больной, с больной женой, лишенный самой элементарной врачебной помощи, лишенный переписки, возможности литературной работы, он находится в условиях, которые в некоторых отношениях хуже тюремных. Его больной организм вынужден переносить 40-50 градусные морозы, в то время, как врачи считали даже климат Поволжья опасным и настаивали на климатическом лечении на Кавказе. Христиану Георгиевичу сейчас 57 лет. Сорок лет его сознательной жизни безраздельно принадлежат борьбе за дело рабочего класса. Его биографию не нужно рассказывать, — ее знают все. От подпольной деятельности в Болгарии в 1889 г., организации партии и профсоюзов в Румынии в 1905-07 г., участия в рабочем движении Балкан и Франции, через Циммервальд, румынскую тюрьму (откуда он был освобожден русской революцией) — к Октябрьской революции и организации Коминтерна; четыре года руководства советской Украйной, представительство Советского Союза в Лондоне и Париже, в сталинской ссылке теперь — всегда он оставался тем же пламенным борцом и революционным вождем. Сейчас на Христиане Георгиевиче Раковском, как на вожде русской оппозиции, сосредоточена вся злоба «теоретиков» и практиков физического истребления ленинцев. Надо, чтоб самые широкие массы Советского Союза узнали о судьбе т. Раковского. Надо отвести удар, надо спасти Раковского!
Н. Маркин.
Письма из С.С.С.Р.
25-го января, Москва.
Сообщаю вам кое-что из «новостей», начиная с наиболее старых. К Октябрьским дням было «изъято» из обращения по всему Союзу около 1.000 человек наших. Очень отрадно, правда? Жив Курилка, выходит! Вы, разумеется, читали не так давно заявления 2-х мушкетеров, которые опять (в который раз?) «приобщились к партии». Так вот, значит, как обстояло дело: на чистке ячейки, когда должен был выступить Зиновьев, собралось народу видимо-невидимо. Дали ему 20 минут. Он начал приблизительно так: «Рассказывать вам свою автобиографию, это значит рассказать вам историю партии»… Это предисловие было встречено аплодисментами. Через 20 минут он еле-еле добрался до 3-го съезда партии. Тогда ему продлили время и в общей сложности он разглагольствовал около 3 часов. Речь его часто прерывалась аплодисментами. В конце речи он дипломатическими намеками дал понять, что оппозиция, хотя кое в чем и ошиблась, а в общем была права. «Мы, мол, боролись не против партии, а только против правых». На другой день его вызвали, куда следует и намылили ему голову по 1-ое число. Он написал заявление. А секретаря ячейки сняли за «примиренчество». С Каменевым дело обстояло иначе. На чистке ему дали только 10 минут и ни секунды больше. Но у него каким-то образом вытащили опять дневник (не везет ему, бедному, с дневниками!), а в этом дневнике, между прочим, была такая фраза: «Л. Д. оказался прав, когда говорил, что в партии в настоящее время ничего нельзя сделать»… Вопрос об этом дневнике стоял на Политбюро, и Каменева даже хотели исключить, но он «своевременно» написал заявление, и гроза пока миновала. Вот вкратце, как живут «спасители» партии. Невеселая жизнь, ей-богу! Запьешь от такой жизни!
А теперь о нас. Настроение у всех хорошее. Выполняем совет старого Спинозы: «не плакать, не смеяться, а понимать!» (как вы недавно писали). Плакать — не плачем, но смеяться — все-таки время от времени смеемся. Никак нельзя не смеяться, хоть и с горечью, когда читаем в «Правде», что середняк бьет скот и разбазаривает инвентарь потому, что твердо решил идти в колхоз. От энтузиазма, выходит, скотину режут. От «пафоса социалистического строительства и генеральной линии», выходит, продают все, готовясь к «сплошной коллективизации». Нельзя не смеяться после таких марксистских «разъяснений» весьма тревожных явлений. Что же касается «понимания» (опять-таки по совету Спинозы), мы понимаем положение так: надо как можно скорее претворить в жизнь предложение о нашем обращении к партии и рабочему классу. Оно должно быть как можно короче по размерам (по понятным причинам!), если мы хотим сделать его достоянием партии и рабочего класса. В нем мы должны сказать «хозяевам» всю правду о положении и назвать (кроме объективных причин!) субъективных виновников этого положения, по имени и отчеству. В нем должны быть освещены вопросы: о партрежиме, о положении рабочего класса, об индустриализации, о «сплошной коллективизации», о положении на селе, о лозунгах «раскулачивания» и «уничтожения» кулачества и нэпманства, как класса, — в условиях, когда, благодаря центристской политике, и середнячество, и даже беднота, настроены против нас, когда (благодаря этой же политике) портятся отношения и с рабочим классом. Надо сказать громким голосом, что центристы своей политикой рубят сук, на котором укреплена пролетарская диктатура. Одним словом, надо сказать, что Сталин губит пролетарскую диктатуру. Нам кажется, что в этом обращении мы должны сказать свое слово о путях выхода из того тупика, в который центристы завели партию и страну. Выход находится на путях изменения в лучшую сторону экономического, политического и правового положения рабочего класса, на путях партийной рабочей демократии через тайное голосование в партии (а может быть и в профсоюзах?), на путях возвращения к ленинской политике в деревне. Административному «введению» социализма в деревне «на конной тяге» должен быть определенно положен конец. Лозунг «сплошной коллективизации» должен быть снят, на этом пути мы (т.е. пролетарская диктатура) можем сломать себе шею. Лозунг «раскулачиванья» в порядке циркуляра и «вдохновения» свыше при испорченных отношениях с середняком и с бедняком, при нажиме (бешеном) на рабочий класс должен быть осужден, как авантюристский. Нужно выбросить лозунг: «Да здравствует пятидневка, но долой непрерывку, да здравствует коллективный отдых трудящихся!». Надо предупредить партию и рабочий класс, что после «ультра-левых загибов» центристы с такой же легкостью могут сойти на позиции нэо-НЭП'а. Само собой разумеется, что необходимо подчеркнуть нашу историческую правоту. Путчистской тактике Молотовых на Западе, разложению компартий, вопросам Коминтерна надо уделить соответствующее их огромной важности место. Надо возвратить оппозицию в партию, надо дать партии свободно выбрать себе руководство, надо призвать рабочих (партийных и беспартийных) гнать в шею душителей пролетарской демократии, надо призвать их к очистке, не дожидаясь разрешения свыше, партии, профсоюзов и советов от бюрократическо-термидорианской накипи. Надо сказать, что нынешнее руководство ведет страну и диктатуру пролетариата к гибели, что оно своей политикой ростит контр-революцию в стране.
Привет. С.
Хозяйственные вопросы
(Письмо из СССР)
20-го января 1930 г.
Сейчас в пожарном порядке происходит перекачивание средств, чтоб заткнуть финансовые дыры, образуемые ломкой планов. Из потребительской кооперации изымается полмиллиарда рублей в срочно-боевом порядке, — причем цифра такого порядка не фигурировала ни в каких планах и контрольных цифрах.
Производится повышение оптовых цен (это ведь «злостный троцкизм», по их теории), причем этому повышению придали силу обратного закона и делают с торгующими организациями перерасчет за прошлое время.
Это мероприятие проводится так же спешно и нигде в печати не фигурирует. А сколько было потрачено чернил против повышения оптовых цен, которое предлагалось в свое время оппозицией, не в порядке пожарном, а в порядке хозяйственного предвидения. Здесь все признаки приближающегося нарушения равновесия явно налицо.
… Приведу выдержку из передовицы провинциальной газеты в районе сплошной, 100% коллективизации.
«Кулаки и зажиточные злостно губят свой скот. Кулацкими настроениями охвачены все районы (это все районы 100% коллективизации!). Лошадей умышленно убивают; выгоняют их в лес, в поле и они там замерзают. В бору сейчас ходит 200 беспризорных лошадей».
Однако «Правда» (18-го января) авторитетно разъясняла, что раз середняк режет свой скот, это значит, что он твердо решил идти в колхоз и «мало-мало» (буквально) разбазаривает свой скот. Причины нового ультра-авантюристического взлета центризма коренятся именно в факте размычки с середняком.
Вместо того, чтоб этой действительности прямо посмотреть в глаза, центристы думают, что схоластически созданная в теории и административно введенная на практике «коллективизация» снимет с повестки дня основной вопрос о правильных классовых взаимоотношениях в деревне. Новой схоластической формулой думают, как каким-нибудь заклинанием изменить то, что есть…
Как уже сказано, нарушение классового равновесия на селе явно налицо. Я считаю, что ход событий таков, что выступление враждебных диктатуре классов неизбежно выльется в форму гражданской войны с неизбежным вмешательством извне. А это может стать и отправным пунктом нового подъема. Сейчас в партийных кругах — внизу, огромная растерянность, а это знаменует собою новый этап в нашей работе. Пора вылезать из нор на свежий воздух. Некоторые предпочитают отсиживаться: почетно и спокойно. Нужно идти на резкое межевание с ними. Пассивность есть неизбежное сопутствующее зло бездеятельного периода подземного пребывания — это сейчас серьезная опасность. Активизировать должно обращение, в котором должны быть поставлены точки над всеми и.
… Страну доводят до катастрофы. Ведут с закрытыми глазами. Рабочий класс и партийцы должны взять судьбы СССР в собственные руки. Обращение не только для СССР, но и для международного рабочего класса. Диктатура в опасности. Ее отстоять можно только на ленинских путях. Сейчас много фактов говорит об усилении интереса к ленинизму и его носителям. Наше обращение может и должно сыграть огромную роль.
Как в сказке Андерсена, оно призвано во время наиболее внешне-торжественной минуты «триумфального» шествия заявить: а ведь центризм то ходит голый!
* * *
… В речи Сталина провозглашен совершенно новый курс: ликвидация НЭП'а. Главное, что меня интересует, это следующее: является этот курс результатом жестокой необходимости, безвыходного положения, не оставляющего места маневренной политике по отношению к крестьянству, или он является результатом «теории» социализма в отдельной стране? Если исходить из официальных данных, фразеологии руководителей, то он кажется проявлением «свободной» воли. Тогда это авантюра, предвещающая исключительные бедствия. Много данных, однако, за то, что это следствие предшествующего «черепашьего шага». Самообман только ухудшает дело. Приближающаяся проверка теории социализма в отдельной стране вполне обнаружит ее банкротство.
Письмо из Москвы
Январь.
В Москве сейчас ведется главным образом партизанская работа. Настроение рабочих — глухое, придавленное недовольство. Продовольственное положение тяжелое. «Нормируются» также продукты фабрично-промышленные. Снижение себестоимости, если достигается, то почти целиком за счет нажима на рабочую силу; накладные расходы сплошь и рядом не уменьшаются, а растут. При малейшем проявлении недовольства — «рабочие требуют увольнения классового врага». Так обеспечивается соревнование и энтузиазм масс. Вот один факт: работнице, которая почувствовала себя дурно, завцехом и директор отказали в выдаче пропуска с фабрики. Чтоб не считаться злостной прогульщицей, она продолжала работать пока не упала в обморок. Рабочие ее на руках отнесли в амбулаторию, а там пришлось вызвать «скорую помощь». Подобных фактов много.
В поселении Соломихино Уральского округа одного из наших ссыльных товарищей И. Каневского ночью во время сна подстрелили через окно (ранены обе руки, на правой раздроблена кость). Несмотря на то, что рана после перевязки местным врачем стала гнить, более двух недель ему отказывали в переводе в Уральск для хирургического лечения. Пытались сначала даже представить этот факт, как «симуляцию», но пришлось в конце концов официально признать возможность покушения. Другой факт: ссыльному товарищу на Урале в течении трех месяцев не выдают пособия. В ответ на его требования издевательски предлагают ехать получать в Москву. Он подал заявление с требованием перевести его в изолятор. По отношению к ссыльным вообще господствует самый чудовищный произвол. За неисполнение любого беззаконного требования ГПУ (например, разговаривать по телефону) — угроза: Нарым или политизолятор.
…Недавно мне пришлось говорить с одним сочувствующим нам хозяйственником-производственником. Передам вкратце его рассказ. «Трудно характеризовать настроение в кругах хозяйственников, иначе, как растерянным. Редко кто возражает против пятилетки, но и уверенности в выполнении ее нет. И главным образом потому, что задания по составлению пятилетки менялись столько раз. Когда в последний раз переделали задания по снижению себестоимости продукции и росту зарплаты, мы говорили в ВСНХ, что цифры будут нереальные. Нам ответили: сделать как приказано, ну и делали…
Масса безмолвствует. Наступила полоса застоя и упадка, несмотря на несомненные успехи промышленности, нет действительного подъема рабочей инициативы. Мне кажется, что я не ошибусь, если скажу, что современное положение очень во многом напоминает реакцию после революции 1905 года. Господствует абсентеизм, на собрания не ходят, приходят, когда начинается кино. Надеются собрать 600 человек, приходит 200. Спрашиваешь рабочего: «почему не идешь на собрание?». — «Ничего нового нам не скажут». А если придет, то уходит с середины: «все равно, без нас обойдутся». На рабочих собраниях подается масса записок с вопросами: «где Троцкий?», «что делает Троцкий?» и т.д. Много народу приходит на собрание лишь когда заключаются колдоговоры. Газетные призывы захватывают, да и то не долго, лишь самую узкую верхушечную прослойку рабочих.
Нынешний год связан с большими организационными переустройствами на заводе и фабрике. При настоящих условиях партийного режима введение единоначалия только углубляет и без того тяжелую обстановку»…
Письмо из СССР
Январь.
… Вольтфас от стабилизации навеки к стратегии «третьего периода», от блоков с изменниками — к самоизоляции, от поклонов Амстердаму — к объявлению неорганизованных солью пролетариата и привлечение последних для борьбы с внутрипартийными оппозициями — все это не просто ультра-левизна, но демагогическая свистопляска и безобразие. Бить их надо в три кнута! Но как быть с уроками 24—25 гг.? Ведь Маслов — Фишер — Урбанс — Трэн — факты. Многие из их тогдашних сторонников в борьбе с нами, надо думать честно считали себя защитниками «левой» позиции — против нашего «оппортунизма», «пессимизма» и проч. Это был широко организованный обман. А теперь начинается та же история: Шамбелана с его 40 годами стабилизационной, безмятежной жизни ставят в один ряд с Троцким! Повторяется не только зиновьевская стратегия, но и зиновьевская тактика — введения в заблуждение честных революционеров. У многих наших товарищей вытягиваются лица, когда начинаешь говорить об ультра-левизне. Не знают фактов. Надо эту опасность преодолеть. По международным вопросам нами сделано недостаточно.
… Аппаратная победа над правыми внесла в партию еще больше дезориентации и несомненно усилила центризм. Создавшаяся обстановка требует документа, в котором оппозиция должна четко изложить свои взгляды по основным вопросам современной политики. Такой документ объединит товарищей и поможет окончательному изжитию полукапитулянтских настроений. По полукапитулянтам, замазывающим разногласия, бить надо крепче — это только поможет делу.
…Надо выяснить вопрос о последнем выступлении «мастера» (Сталин). Оно немедленно было зафиксировано в резолюциях подмастерьев. Большинство наших здешних товарищей стало к сталинским откровениям в оппозицию «справа». Центризм одинаково нестерпим и тогда, когда плетется в хвосте правых и тогда, когда хочет «перещеголять» своим «радикализмом» левых.
Ликвидировать кулачество в два года и в этот же срок построить бесклассовое общество на селе — это значит продолжать терять организованную классовую опору на селе, как и при проведении правоцентристской политики. Только раньше это достигалось под лозунгом «обогащайтесь», а теперь под лозунгом «ликвидации кулачества».
Здесь, где я сейчас нахожусь, район так называемой сплошной коллективизации. В результате крестьяне режут скот, распродают имущество: «все равно идти в коммуну»…
…Положение в стране тяжелое. Колоссальный рост правых настроений. Многие, не понимавшие раньше смысла борьбы и без размышлений поддерживавшие руководство во всех его шагах против нас, теперь стали сознательны, с ясно выраженными кулацкими построениями. Они считают, что наверху победил «троцкизм» и в этом усматривают причину всех бед. Другие просто хнычут — «нельзя не признаться, но нельзя и не сознаться»: правый курс — гибель, но и нынешний пугает. Работают все под могучим давлением аппаратного пресса. Есть и убедившиеся в нашей правоте, но дальше таких признаний в беседах с глазу на глаз не идут, потому что… «платформа ведь осуществляется», да и идти на исключение, когда внутри самой оппозиции прошла обратная волна, они, понятно, не хотят. Но это наш резерв на случай реставрации право-центристского блока или прямой победы правых. Сегодня, однако, эти люди еще не связывают борьбу за углубление сдвига с борьбой за наше возвращение не только к руководству, но и в партию. Для них совершенно достаточно в рамках так называемой «генеральной линии» развивать под покровительственной окраской наши взгляды, причем они находят иногда «практически» целесообразным — когда их крепко прижмут — отмежеваться от нас.
Испугавшиеся трудностей и сознательные оппортунисты, как уже сказано, направляя удары против центристов характеризуют нынешний курс, как «троцкистский», и все прорехи, противоречия и бедствия сваливают на нашу линию. Партиец задумывается и под влиянием огромных затруднений и явных ошибок настораживается и, обращаясь к нам, спрашивает: этого вы добивались? Следовательно нам нужно отклонить от себя ответственность за ухарскую ультралевизну, разъяснив, что центристы описали над нами дугу в 180°, а в некоторых вопросах даже в 360%, вернувшись «слева» в исходное положение (построение социализма в три года, путем «сплошного» врастания «мощных середняков» в коллективизацию).
… То обстоятельство, что «Правда» в последнее время молчит о вашей заграничной деятельности я склонен объяснить вашим энергичным выступлением против правых и общей правильной политической линией. Очень хорошо, что вы не даете лишних поводов для бессмысленных нападок и этим затрудняете капитулянтам выполнить требуемое условие: отмежеваться от вас.
… Особенно приветствуем ваше сообщение о решительном отпоре ошибкам Урбанса, Паза и др. Считаем необходимым вести и в дальнейшем самую решительную линию на размежевание на принципиальной основе. В настоящей обстановке особенно важно сохранение непримиримой и четкой линии. Хоть и при уменьшенном количестве, но непоколебимая верность взглядам! «Количество» придет, если будет «качество».
Серьезную оценку должна получить всеобщая капитуляция правых. Что это: восстановление право-центристского блока или торжество голого центристского абсолютизма. Я думаю, последнее. Покаянные заявления это только маскировка. «Широкая коалиция» Бухарин — Сталин — Зиновьев — И. Н. Смирнов — это не монолитная ВКП, а все та же арена борьбы. 16-й съезд может принести нам новую вспышку право-центристской драки. Не исключена возможность новой расстановки сил на всех этажах партии.
Х.
Письмо рабочего
О ближайших тактических задачах мнение наше таково. Необходимо, чтоб к 16-му съезду Раковский, Муралов, Коссиор и др. от имени всей оппозиции подали Заявление. Заявление это должно быть обращено через голову руководства к массам. Смысл Заявления: объяснить прошлое заявление и ответ аппаратчиков; рассеять иллюзии по части центризма; вскрыть еще раз природу центризма — особенно в рабочем вопросе, партрежиме и вопросах Коминтерна. Природа центризма осталась та же, лишь прикрытая «левой» газетной шумихой. По международным вопросам: Мы переживаем еще период реакции, приближающийся к концу. Задача — отвоевать утерянные позиции; систематически организовывать и подготовлять пролетариат к новым боям. Показать вред и нелепость горе-политиков, открывающих сегодня революционную ситуацию, чтобы обжегшись, завтра, когда она наступит, повернуть к ней спиной. Вскрыть причину провала всех красных дней; подвести итоги псевдо-«большевизации» Коминтерна и главное и прежде всего — бить по анти-интернационалистической, гибельной теории социализма в отдельной стране — выхолащивающей международное содержание Октябрьской революции и порождающей хозяйственные авантюры у нас. Снова выдвинуть лозунг Советских Соединенных Штатов Европы.
В Заявлении надо сказать всю правду партии и рабочему классу. Надо предостеречь от угрожающего кризиса, который сейчас ближе, чем когда бы то ни было. Ничтожное меньшинство склонно к 16-му съезду пойти на дополнительные уступки центризму, — с ними нам не по пути. Надо поставить резкую грань уступкам — пределом было Заявление т. Раковского. Без серьезного нажима снизу на центризм не воздействуешь. «Нажим» этот нужно готовить — в этом задача.
Одним из серьезных моментов в деревне является тяга в колхозы. В немалой степени это объясняется возможностью избежать нажима, использовать кредиты, машины и пр. льготы. Союзы бедноты нужны сейчас более, чем когда бы то ни было. Только они — при правильном руководстве — могут придать классовую четкость колхозному строительству, руководя и направляя движение в наше русло. Аппарат же, действуя одними административными мерами и газетной шумихой, может создать из колхозов совсем не то, что надо, — наоборот они смогут стать сплочением и организацией враждебных нам элементов деревни. Кулацкое движение несомненно растет. Грозным предостережением является факт, имевший место в Иваново-Вознесенской губернии, где под влиянием кулаков толпа крестьян пошла избивать коммунистов и комсомольцев.
… Очень важно было бы проанализировать причины массового убоя скота, не только превышающего всякие нормы, но сводящегося, фактически, к его уничтожению. Несмотря на некоторое смягчение хлебного кризиса и облегчение со снабжением мясом, реальная зарплата рабочего никаких признаков к повышению не дает. К настроению пролетариата нужно прислушиваться самым чутким образом. Недовольством его сейчас начинают пользоваться меньшевиствующие и проч. Непрекращающимися ударами по ленинской оппозиции центризм облегчил и облегчает возможность поднять голову всем антисоветским элементам. На эту сторону вопроса — отпора контр-революции — надо обратить внимание всей оппозиции. Жестокая борьба с этими элементами, от с.-д. до внутрипартийных правых!
… Вся центристская, якобы «левая» политика все больше превращается в злейшую бюрократическую авантюру. Контр-революционеры быстро мобилизуют свои силы, а политика центризма поставляет им новые кадры. Поэтому говорить надо резко, всю правду, ставить вопросы так, чтоб каждый товарищ мог понять: либо перемена курса партии, либо торжество реакции…
15-го января 1930 г.
Из другого письма
В районе «сплошной коллективизации» где мы находимся можно воочию наблюдать «активность бедняка и середняка». Разговоры крестьян — сплошная «политика», с постоянным припевом «как хорошо раньше было». Продукты дорожают из недели в неделю. Как удастся выполнить данное в пояснение к контрольным цифрам обещание — уравновесить доходы, трудно себе представить. Характерным для момента мне кажется, что агитация среди крестьян против рабочих, как это было в 1924 году, имеет сейчас слабую почву, т. к. крестьянин видит, как рабочий живет.
… Сообщают, что в Москве арестованы и сидят в Бутырках целый ряд товарищей, подписавших заявление Радека. Такой быстроты обратной волны к нам мы не ждали.
Из письма ссыльного оппозиционера
Начало января.
… Ряд «смирновцев» отказались подписать недостойное Заявление Смирнова (И. Н.) Из различных проектов его Заявления вы могли убедиться, как возмутительна была торговля убеждениями. Рядовики-смирновцы чувствуют себя совершенно пришибленными, пишут индивидуальные заявления или же, поняв, что такое заявление Смирнова, начинают жаловаться на существующий режим, пересматривают свои позиции и … присоединяются к нам. Мне известно около десяти таких обратных переходов к нам смирновцев.
Товарищ, находившийся некоторое время в челябинском изоляторе, сообщает, что накануне Октябрьских праздников из челябинского изолятора вывезены Сосновский*, Буду Мдивани и Кавтарадзе. Направление неизвестно, по слухам в распоряжение Свердловского ГПУ. Челябинцы настроены очень бодро. Издавали тюремный журнал: «Правда за решеткой» (редактор Л. Сосновский). Говорят очень содержательный журнал. Они просят вам передать горячий привет …
* По достоверным сведениям Редакции, тов. Лев Семенович Сосновский, находится на режиме строжайшей изоляции в Томской тюрьме.
К 7-му ноября на ваше имя было послано множество телеграмм с воли, из ссылки и даже из «закрытых учреждений» Дошли ли они?
В отдельных ссыльных колониях перемены: опять допускают к работе в советских учреждениях. Это находится, по-видимому, в связи с тем, что кое-где местные верхушки пострадали за «оппортунизм на практике». Теперь пытаются исправить, надолго ли? Поглядим… Но и сейчас это редкое исключение: большинству товарищей работы не дают, несмотря на полное отсутствие грамотных работников. Предоставляют лишь черную работу: колку-пилку дров, уборку, на постройках и пр.
Р.
Сталин вступил в союз с Шуманом и Керенским против Ленина и Троцкого
В марте 1929 г. дрезденский издатель Шуман прибыл, по собственной инициативе, в Константинополь к Л. Д. Троцкому с предложением издать ряд его книг. В качестве рекомендации своего издательства Шуман привез свою собственную старую книгу о Карле Либкнехте, написанную в духе почитания великого революционера. Прежде, чем подписать договор, Троцкий запросил по телеграфу друзей в Берлине, нет ли каких-либо данных против Шумана. По несчастной случайности, о которой здесь не стоит рассказывать, ответная телеграмма прибыла с большим запозданием (свыше недели). Отсутствие телеграммы было, согласно условию, понято, как отсутствие возражений. Договор был подписан.
После этого Л. Д. Троцкий получил из Берлина сообщение о том, что Шуман несколько месяцев перед тем издал мемуары Керенского, заключающие в себе подробно размазанную клевету о связи большевиков с правительством Гогенцоллерна, о поездках Ленина в Берлин во время войны для переговоров с Людендорфом, о получении большевиками денег для разложения русской армии, и пр. и пр.
Так как Шуман в переговорах совершенно скрыл эту книгу от Троцкого, скрыл от него также свой проспект, в котором эта книга была рекламирована, с особыми восторгами издателя по поводу «разоблаченных» большевиков; то Л. Д. Троцкий, ввиду явного обмана, к которому прибег издатель во время переговоров, потребовал расторжения договора. По причине несогласия издателя дело перешло в суд. Авторитетные немецкие юристы не сомневались, что суд расторгнет договор, ввиду того, что издатель сознательно скрыл от автора такое обстоятельство, которое для последнего, по всему характеру его деятельности, должно было иметь решающее политическое и моральное значение.
Ввиду безнадежности своего положения издатель Шуман стал оттягивать процесс, вводя в него новые и новые обстоятельства. Так, он заявил в документе от 18-го декабря берлинскому суду, будто отказ Троцкого от договора вызван ультимативным требованием Москвы, грозившей ему в противном случае прекратить выплату гонорара со стороны государственного издательства. В доказательство этого вздорного утверждения Шуман ссылался на заведующего отделом печати при берлинском полпредстве и требовал вызова его в качестве свидетеля.
Л. Д. Троцкий ответил, что никаких гонораров от Госиздата он вообще не получает, никаких ультиматумов Москва ему не ставила и ставить не могла и что соответственное утверждение Шумана представляет чистейший вымысел, но что он, Троцкий, не возражает тем не менее против вызова заведующего берлинским отделом печати, хотя и не имеет никакого представления ни об этом лице, ни об его возможном отношении ки делу.
Уже в тот момент могло казаться странным, каким образом Шуман, только что издавший и рекламировавший архи-клеветническую книгу против Ленина, получил возможность ссылаться, в качестве свидетеля против Троцкого, на чиновника советского полпредства, который, по своей должности, не может не быть членом коммунистической партии, основанной Лениным. Дело казалось тем более странным, что назван чиновник, находящийся в Берлине, и что, следовательно, Шуман или его адвокат имели возможность в любой момент снестись с ним по телефону. С другой стороны, оставалось незыблемым, что утверждение, ради доказательства которого вызывался этот свидетель, является ложью на 100%.
Загадка получила, однако, разъяснение в новом документе, внесенном издателем Шуманом в берлинский суд от 1-го февраля.
Издатель сообщает в этом новом документе, что он заключил с советским правительством в Москве, в лице государственного издательства, обширный договор на издание пятитомного сборника русских государственных актов. Как всегда в таких случаях, дело идет несомненно об издании, широко субсидируемом правительством. Шуман с понятным торжеством заявляет в своем документе, что советское правительство, которое, по его оценке, является «духовным и политическим наследником Ленина» (компетентность Шумана в этом вопросе очевидна), не встречает, в противоположность Троцкому, никаких препятствий к сотрудничеству с ним, Шуманом, издателем книги Керенского, характеризующей Ленина, как наемного агента Людендорфа.
В документ Шумана от 18-го декабря об договоре с Москвой не было еще и речи. Там была только глухая ссылка на заведующего берлинским отделом прессы и на какие-то свидетельские показания, которые могут быть получены от него. Ясно, что около того времени Шуман завязал какую-то связь с чиновником советского посольства в Берлине, и столь же ясно, что договор о пятитомном издании был заключен Шуманом после 18-го декабря, через посредство берлинского полпредства. Об этом с несомненностью свидетельствует новая ссылка Шумана на секретаря русского посольства в Берлине Якубовича. Этот момент надо особо подчеркнуть. Если 18-го декабря Шуман имел возможность лишь глухо сослаться на заведующего прессой, даже не называя его по имени, то 1-го февраля он получает уже возможность вызывать, в качестве свидетеля, такого ответственного дипломатического чиновника, как секретарь советского посольства в Берлине, коммунист Якубович.
О чем де должны по сути дела свидетельствовать чиновники советского посольства? Они должны свидетельствовать в пользу издателя книги Керенского. Они должны реабилитировать политическую честь Шумана. Они должны доказать немецкому суду, что Шуман вполне достоин доверия тех людей, которых сам Шуман в свою очередь называет за это «духовными и политическими наследниками Ленина».
Не может быть, разумеется, и речи о случайной передаче государственного заказа Шуману. В прошлом Шуман никогда не выполнял никаких заказов советского правительства. Если б он мог надеяться на такой отказ, он никогда не издал бы книгу Керенского и еще меньше он решился бы обратиться к Троцкому. Только разрыв Троцкого с Шуманом создал для него повод и возможность прощупать почву в советском посольстве. С другой стороны, только факт процесса между Троцким и Шуманом мог заинтересовать Москву этим издателем, причем, интерес Сталина выразился не в том, чтоб дискредитировать Шумана, распространителя гнусной книги против Ленина и большевиков вообще, а, наоборот, в том, чтобы поддержать Шумана против Троцкого. Это вполне в духе Сталина, соответствует его моральной физиономии и его методам, «грубым и нелояльным» по характеристике Ленина.
Можно спросить себя, какую политическую цель, кроме личной мести, преследует при этом Сталин? Цель совершенно ясна, ибо вытекает из всей обстановки. Шуман имеет право на девять книг Троцкого. Если он выигрывает процесс, то книги оказываются в распоряжении Шумана, а Шуман сам — в распоряжении Сталина.
Достаточно известно, какие усилия делал Сталин для того, чтобы не допустить Троцкого в Германию. Чего он этим хотел достигнуть? Он не мог не понимать, что пользуясь правом убежища в Германии, Троцкий не смог бы заниматься активной политической деятельностью (выступать на собраниях, участвовать в организациях и т.д.). Единственная возможность, которая оставалась бы Троцкому — это открытая литературная деятельность. Этот единственный путь Сталин пытался преградить и, по крайней мере, затруднить всеми дипломатическими средствами. Он считал, и с полным основанием, что литературная деятельность Троцкого из Константинополя будет чрезвычайно затруднена. Тем не менее, работы Троцкого стали появляться в разных странах. Мы имеем самые достоверные сведения о том бешенстве, которое вызвало в тесном кружке Сталина появление «Автобиографии» Троцкого в Германии. На ряде совещаний обсуждались самые разнообразные меры, которые должны содействовать дальнейшей изоляции Троцкого, и прежде всего затруднить ему литературную деятельность. «Автобиография» появилась в Германии в середине ноября. В декабре были первые отклики печати, и пошли запросы из Москвы в Берлин, ответы из Берлина в Москву. С этим периодом совпадает первая разведка Шумана в полпредстве, подготовившая его глухую ссылку на заведующего отделом печати. Что завязанное знакомство получило развитие, и отнюдь не платоническое, об этом свидетельствует, как мы уже знаем, получение Шуманом солидного заказа, который, как и все государственные заказы такого рода, сопровождается, конечно, надлежащей субсидией. Покрывая Шумана авторитетом советского правительства перед судом, Сталин надеется облегчить ему выигрыш процесса, после чего распорядителем книг Троцкого в Германии оказывается Сталин — через посредство Шумана.
Что это значит, не трудно понять, если принять во внимание, что в Советской республике все без исключения книги Троцкого запрещены к обращению, изъяты из книжных магазинов и библиотек и почти целиком уничтожены.
Как сам Шуман понимает обязательства издателя, это он достаточно ясно показал в письмах к Л. Д. Троцкому, посвященных книге Керенского. Он бесцеремонно хвалился тем, что принятыми им мерами книга Керенского не получила и не получит того распространения, на которое она может быть могла бы рассчитывать. Представитель интересов Троцкого д-р Франкфуртер со всей необходимой силой заклеймил этот циничный произвол Шумана по отношению к изданному им автору (хотя бы этим автором и был Керенский). У Шумана не может быть, разумеется, других правил морали по отношению к Троцкому, особенно ввиду новой и совершенно специфической ориентации Шумана на Москву.
Характер договора между Шуманом и Троцким крайне облегчает к тому же всю эту интригу. Согласно договора Шуман обязан приступать к изданию следующего тома лишь после продажи 3.500 экземпляров предшествующего тома. В полном противоречии со всем тем, что Шуман говорил во время заключения договора, он настойчиво повторяет теперь, что нет и не может быть никакой надежды на широкий сбыт книг Троцкого в Германии. Он говорит, что эти книги вряд ли могут разойтись в 3.000 экземплярах. Его интерес к книгам — чисто «идеальный» (!!). Ту же мысль развивал его адвокат на суде. Другими словами, Шуман подготовляет условия для «идеального» саботажа книг Троцкого. Не нужно доказывать, что издатель всегда или почти всегда имеет возможность воспрепятствовать распространению им же изданной книги. В данном случае Шуман отнюдь не рискует потерпеть от подобной операции убыток. Наоборот, пятитомное издание актов может, при соответственном маневрировании Шумана легко превратиться в 8-ми и 10-ти томное. Таково сейчас положение вещей. Сомнений нет: Сталин вступил с Шуманом в блок — против Троцкого и против исторической памяти Ленина.
В том же самом документе от 1-го февраля, в котором Шуман извещает суд о столь своевременно пришедшем заказе Сталина, он доводит до сведения суда, что Керенский вполне готов явиться на суд для того, чтобы доказать справедливость своих утверждений о том, что Ленин был наемным агентом Людендорфа. «Доказательства» Керенского разобраны в 25-ой главе «Автобиографии» Троцкого: они просто размазывают через 13 лет то, что старая царская контр-разведка пустила в оборот через мелкого плута и пьяницу прапорщика Ермоленко. Возвращаться здесь к этому глупому анекдоту нет надобности. Во всяком случае в ведущемся ныне процессе Шуман выступает против Ленина и Троцкого, имея на правом фланге Керенского, на левом — Сталина, а в резерве — прапорщика Ермоленко из царской разведки. Такова политическая суть процесса.
9 февраля 1930 г.
Открытое письмо всем членам Ленинбунда
Уважаемые товарищи!
Из циркулярного письма правления Ленинбунда от 29-го января 1930 г. ясно, что Конференция Ленинбунда, созываемая на 23-е февраля, имеет своей задачей оформить раскол, исключив марксистскую оппозицию. Так характеризует задачу само правление Ленинбунда.
Я совершенно оставляю в стороне личные и организационные пререкания и обвинения. Они имеют, разумеется, свое значение в жизни организации. Но вопрос об единстве или расколе решается не ими, а принципиальными теоретическими и политическими разногласиями. Единство организации не всегда и ни при всех условиях является священным. В тех случаях, где разногласия достигли большей глубины, раскол может оказаться единственным выходом из положения. Нужно только заботиться о том, чтоб это был честный раскол, т.е. чтоб он произошел по линии действительных принципиальных разногласий, и чтоб эта линия была ясна всем членам организации.
Под этим углом зрения приходится сказать, что циркулярные письма правления Ленинбунда от 20-го и 29-го января не только подготовляют раскол, но делают это в наиболее опасной и вредной форме, выдвигая на передний план вопрос склоки и искажая принципиальные разногласия посредством ложной информации. Я постараюсь это показать.
Есть ли у фракции Урбанса единомышленники?
Исходным разногласием является разногласие о классовом характере Советского Союза. Это вопрос не национальный, а интернациональный. Нет и не может быть такой революционной организации, которая не решила бы для себя этого вопроса и не сделала бы всех необходимых «внутренних» выводов. Не может быть правильной национальной политики без разрешения этого интернационального вопроса.
Правление Ленинбунда утверждает в своем циркуляре, что точка зрения Урбанса на «классовый характер Советской России» разделяется будто бы следующими организациями: «большинством бельгийской оппозиции, группой Трэна и «Контр ле Куран» во Франции, чешской группой и большой частью американской оппозиции».
Это ложное утверждение рассчитано на неосведомленность членов Ленинбунда и имеет своей задачей ввести их в грубое заблуждение. Каждая местная организация Ленинбунда может проверить этот вопрос: стоит только обратиться с письмом ко всем перечисленным выше группам.
Правление бельгийской оппозиции опубликовало несколько ошибочных статей в вопросе о китайско-восточной дороге. Но оно решительно отмежевалось от правления Ленинбунда в вопросе о классовом характере Советского Союза. Это дает право рассматривать ошибку брюссельских товарищей, как частную и эпизодическую. Такие ошибки неизбежны в работе. Рвать из-за частных ошибок, было бы преступлением. Разрыв становится неизбежным, когда частные отклонения складываются в ложную принципиальную позицию. В вопросе о классовом характере Советского Союза между правлением Ленинбунда и правлением бельгийской оппозиции — непримиримое противоречие. Обратитесь, товарищи, в Брюссель и — проверьте!
Две маленькие французские группы, Трэна и «Контр ле Куран», стояли раньше в основных вопросах, по крайней мере формально, на точке зрения русской оппозиции. Мне не известно ни одного документа, где бы они в вопросе о классовом характере Советского Союза солидаризировались с Урбансом. Может быть они переменили свои взгляды за самое последнее время? Не знаю. Во всяком случае вы окажете большую услугу не только себе, но и группам Трэна и Паза, если спросите их: что они думают о классовом характере Советского Союза, в феврале 1930 года?
Под именем «чешской группы» в циркуляре речь идет очевидно о небольшой группе пражских студентов, не имеющей, насколько знаю, никаких связей с рабочим движением. Эта группа ничего не издает. Допускаю по всему ее облику, что она действительно стоит на точке зрения Урбанса.
Совершенной выдумкой является, однако, утверждение циркуляра об американской оппозиции. Как свидетельствует ее еженедельник «Милитант», один из лучших коммунистических органов, американская коммунистическая Лига не имеет ничего общего с точкой зрения Урбанса.
Таким образом, в основном спорном вопросе правление Ленинбунда, если не считать небольшого кружка пражских студентов, стоит совершенно одиноко. И не мудрено! Развивая и углубляя свою ошибку, Урбанс в последних своих статьях дал новую теорию государства вообще, которая не имеет ничего общего с теорией Маркса и отличается от идеалистически-демократической теории только фразеологией.
Не забывайте об интернациональной оппозиции
Оба циркуляра пытаются изобразить положение дел в оппозиции так: «Кто не разделяет мнения тов. Троцкого, тот не принадлежит к ленинской оппозиции». Эта недостойная уловка нужна для того, чтобы прикрыть изолированность правления Ленинбунда. В самом деле: почему Урбанс говорит о «мнении т. Троцкого»? У русской оппозиции имеется платформа, в выработке которой принимали непосредственное участие сотни товарищей, и в борьбе за которую тысячи товарищей подверглись исключениям, арестам, ссылкам — вплоть до расстрелов. Говорить ввиду этого о личных взглядах Троцкого значит обнаруживать возмутительное невнимание и неуважение к борьбе русской оппозиции.
Правление Ленинбунда упорно не хочет далее видеть во Франции группу «Ля Веритэ», издающую еженедельную политическую газету и ежемесячный теоретический журнал «Ля лютт де клясс». Нужно быть слепым, чтоб не понимать, что эта группа уже стала стержнем, вокруг которого объединяется подлинная левая коммунистическая оппозиция во Франции.
Американская коммунистическая Лига представляет собою один из лучших и притом растущих отрядов оппозиции. Правление Ленинбунда игнорирует ее. Не может быть никакого сомнения в том, что бельгийская оппозиция в целом, несмотря на возникшие в ее среде разногласия, не будет ни минуты колебаться перед выбором: международная оппозиция или группа Урбанса? Правление Ленинбунда закрывает глаза на факты, убаюкивая себя и других пустыми надеждами.
Все три группы австрийской оппозиции относятся резко отрицательно к платформе Ленинбунда, особенно же к его взгляду на классовый характер советского государства.
Левая чешская оппозиция (группа тов. Леноровича), ведущая работу среди рабочих, и приступающая к изданию газеты, стоит во всех основных вопросах на точке зрения интернациональной оппозиции.
Столь же непримиримо противостоит взглядам Урбанса китайская оппозиция.
Наконец правление Ленинбунда не имеет никаких оснований надеяться на поддержку итальянской оппозиции, испанской, венгерской и др.
Таково действительное положение вещей: интернациональная оппозиция — с одной стороны, чисто национальная группа Урбанса — с другой.
Блок Урбанса, Трэна и Паза
Если правление Ленинбунда может все же опереться на какие-либо иностранные группы, то до некоторой степени на группы Трэна и Паза. Но достигнуто ли ими принципиальное соглашение хотя бы по одному вопросу? Пусть они об этом открыто скажут.
Урбанс стоит за самостоятельную партию. Это его главная идея. Трэн и Паз выступали до сих пор против этого. Сговорились ли они? На чем именно?
Урбанс снова выступил с «самостоятельными» кандидатами на муниципальных выборах против кандидатов компартии. Результат? Дальнейшее ослабление Ленинбунда. У Урбанса эта самоубийственная политика вытекает из идеи второй партии. Согласны ли с ним Трэн и Паз? Пускай скажут. Или может быть этим интернационалистам нет дела до Германии.
Как обстоит дело с профессиональным вопросом? Паз стоит за «автономию» синдикатов, но, в отличие от Монатта, он не отрицает необходимости коммунистической партии. Это есть старая дипломатическая и, в самой основе, оппортунистическая позиция жоресизма, против которой марксисты вели и будут вести непримиримую борьбу. Присоединяется ли Урбанс к принципу синдикальной «автономии», в его жоресистском истолковании? Или может быть Урбанс считает, что ему нет дела до Франции?
Присоединяются ли, с другой стороны, Трэн и Паз к блокам Урбанса с брандлерианцами внутри профсоюзов против компартии? Или, может быть, Трэн и Паз полагают, что им нет дела до Гамбурга?
Как относится Урбанс к трогательному роману Паза с эльзасскими национал-«коммунистами»? Или Урбансу нет дела до Эльзасса после того, как он отошел к Франции?
На чем же все-таки сошлись эти три группы? Только на борьбе с русской оппозицией. Они все осудили Заявление Раковского. Они слишком революционны для такого «компромисса». Еще бы! Они признают политику единого фронта в отношении к социал-демократии, реформистским профсоюзам, брандлерианцам, эльзасским националистам. Но они считают недопустимой политику единого фронта по отношению к официальным компартиям. В самом деле: если подойти к Заявлению Раковского не лирически, и не демагогически, а политически, то оно представляет собою не что иное, как применение оппозицией политики единого фронта по отношению к ВКП.
Позиция Урбанса в этом вопросе объясняется его курсом на вторую партию. А чем объясняется позиция Трэна и Паза? Ничем, кроме путаницы и беспринципности.
Словом, везде и во всем — умолчания, дипломатия, двусмысленность, экивоки. Новые союзники не смеют ни к одному вопросу подойти серьезно, чтобы не поколебать своего свежего союза, построенного на песке. Это — идейный авантюризм. Он никогда не имел и не будет иметь успеха.
Необходимо интернациональное объединение Оппозиции
Правление Ленинбунда уже несколько месяцев тому назад исключило из своей среды товарищей Грилевича и Иокко, которые защищают взгляды интернациональной оппозиции. Этим самым группа Урбанса в сущности уже показала, что она не хочет работать рука об руку с интернациональной оппозицией. Ибо ясно, что мы не можем допустить двоякого рода взглядов: для внутреннего и для внешнего употребления. Такая двойственность искони характеризует оппортунистов, в частности брандлерианцев. Их «интернационализм» представляет собою, как известно, арифметическую сумму национальных оппортунизмов. С этим мы не имеем ничего общего. Наша международная ориентировка и наша национальная политика связаны нерасторжимо.
Оппозиция на первых же своих шагах должна поэтому выступать, как интернациональная фракция, — как выступали коммунисты в эпоху издания Манифеста Коммунистической Партии или в эпоху 1-го Интернационала, или как поступала циммервальдская левая с начала войны. Во всех этих случаях дело шло в значительной степени о небольших группах и даже отдельных лицах; но они действовали, тем не менее, как интернациональная организация. В эпоху империализма, такая позиция навязывается в сто раз более повелительно, чем в эпоху Маркса.
Кто думает, что интернациональная левая сложится когда-нибудь из простой суммы национальных групп, и что поэтому интернациональное объединение можно отложить на неопределенное время, пока национальные группы «укрепятся», тот отводит интернациональному фактору второстепенное значение и тем самым становится на путь национального оппортунизма.
Каждая страна имеет бесспорно свои величайшие особенности, но эти особенности могут быть в нашу эпоху оценены и революционно использованы только с интернациональной точки зрения. Носительницей же интернациональной идеологии может быть только интернациональная организация.
Можно ли в самом деле рассчитывать на то, что отдельные национальные группы оппозиции, разрозненные, предоставленные самим себе, способны одними собственными силами найти правильную дорогу? Нет, это верный путь к национальному перерождению, к сектантству, к гибели. Задачи, стоящие перед интернациональной оппозицией, представляют гигантские трудности. Только в неразрывной связи друг с другом, только вырабатывая общими силами ответы на все текущие вопросы, только создав свою международную платформу, только взаимно проверяя каждый свой шаг, т.е. только объединившись в интернациональное целое, национальные группы оппозиции могут выполнить свою историческую задачу.
Это относится ко всем группам без исключения, и прежде всего — к русской оппозиции. Эпидемия капитулянтов захватила за последний год значительные круги русской оппозиции именно потому, и только потому, что они оказались отрезаны от оппозиции других стран, не видели жизни Коминтерна в целом, не вдумывались в его задачи и потому дали себя легко обмануть левым зигзагом сталинцев во внутренних вопросах СССР.
Левая оппозиция уже упустила достаточно времени. Гибельное развитие Ленинбунда, ошибки одних национальных групп, топтание на месте и застой — других, являются в огромной, можно сказать, решающей степени результатом национальной разобщенности и кустарных методов политической деятельности. Если левая коммунистическая оппозиция не хочет бесславно сойти на нет, она должна отбросить выжидательные настроения, и тесно сплотить свои международные ряды.
Истинный и фальшивый интернационализм
Брандлеровцы хвастают тем, что они не солидарны ни с одной из русских групп. Что это значит? Революционная организация, которая не согласна ни с одной из существующих русских групп, обязана создавать новую русскую группу, которая проводила бы правильную политическую линию в Советском Союзе. В противном случае пришлось бы просто объявить «нейтралитет» по отношению к Октябрьской революции. То же самое, относится ко всякой другой стране. Коммунизм может быть только интернациональным, иначе он не коммунизм.
Как обстоит на этот счет дело с правлением Ленинбунда? Солидарно ли оно с какой-либо из русских фракций? Речь идет, конечно, не о механической монолитности, а о солидарности в основных вопросах. На этот счет мы ничего не знаем. Это для Урбанса, очевидно, вопрос второстепенный, как и все вообще вопросы интернационального движения.
Фракция Урбанса, которая внутри у себя исключает сторонников международной оппозиции из своих рядов, готова, в то же время, на международной арене объединиться с какими угодно «левыми» группами, при условии, разумеется, чтоб они не мешали ей вести свою национальную политику.
Союзники Урбанса, Трэн и Паз, предчувствуя свое «национальное» банкротство, в беспринципной борьбе с «Веритэ», мечтают о таком интернациональном объединении, куда могли бы войти все: и те, которые за Чан-Кай-Ши, и те, которые за советскую республику; и те, которые спасают «автономию» профсоюзов от коммунизма; и те, которые борются за влияние коммунизма на профессиональные союзы; и те, которые стоят за единый фронт с правыми против официальной партии; и те, которые требуют единого фронта с официальной партией против правых. Эта программа македонского салата выдвигается под лозунгом «партийной демократии». Можно ли придумать более злое издевательство над партийной демократией?
Надо сказать прямо: под видом борьбы с бюрократизмом 3-го Интернационала, в оппозицию пытаются протащить тенденции и приемы 2-го Интернационала. Бюрократизм Коминтерна не упал с неба: он имеет определенные классовые причины. Коминтерн находится в зависимости от внутренней борьбы классов. Теоретически это выражается противоречием между теорией социализма в отдельной стране и самыми основами существования Коминтерна.
Кое-какие национал-коммунисты, воображающие себя левыми коммунистами, переносят на русскую оппозицию те черты, которыми характеризуется правительственный центризм: «не хотим, мол, ни тех, ни других». Другими словами: классовый и идеологический критерий они заменяют национальным. За этим чаще всего скрываются мелкие кружковые амбиции интеллигентов, которые охраняют свою драгоценную «автономию» от опасностей, угрожающих ей от русской оппозиции. Нередко с этим сочетается просто трусливый шовинизм. Таким путем в наши ряды вносятся идеи и настроения 2-го Интернационала. Ясно, что с этой контрабандой для нас возможна лишь непримиримая борьба.
Надо выбирать
Мы стоим не за демократизм вообще, а за централистический демократизм: именно поэтому мы ставим национальное руководство над локальным, интернациональное — над национальным. Революционная партия не имеет ничего общего с дискуссионным клубом, куда приходят, как в кафе (великая идея Суварина). Партия есть организация действия. Единомыслие партии обеспечивается демократическими путями, но идейные границы партии должны быть строго очерчены. Тем более, когда речь идет о фракции. Не надо и тут забывать, что мы не партия, а фракция, т.е. наиболее тесный и сплоченный отбор единомышленников для воздействия на партию и другие организации рабочего класса. Чудовищно и нелепо требовать, чтоб интернациональная оппозиция стала суммой всяких национальных групп и группок, недовольных, обиженных, протестующих и не знающих, чего хотят.
Нет, мы являемся определенным идейным течением, мы строим на почве определенных принципов и традиций. Если сторонникам интернациональной оппозиции при этих условиях нет места в Ленинбунде, то этим самым Ленинбунд заявляет, что не хочет иметь места в рядах интернациональной оппозиции. В этом надо отдать себе ясный отчет.
Вы видите, товарищи, что эти вопросы стоят неизмеримо выше тех мелких и склочных дел, на которых Урбанс строит свой обвинительный акт. Дело идет о судьбе вашей организации. Каждый член Ленинбунда должен понять, что после раскола Ленинбунда произойдет окончательное превращение его в Урбансбунд, т.е. в мелкую национальную секту — без значения, без будущего, без перспектив.
Это значит, что надо выбирать. И для настоящего революционера выбор не так труден!
С коммунистическим приветом
Л. Троцкий.
6 февраля 1930 г.
О группировках в Коминтерне
Перманентный кризис в К.И., начавшийся приблизительно в 1923 году и принявший в последние два года катастрофические размеры, был вызван огромными поражениями пролетарских авангардов в Венгрии, Болгарии, Германии, Англии и Китае. Руководители партий, фракций, групп держали революционный экзамен в период действия, во время грандиозных столкновений классов. Теперь им предстоит испытание еще более трудное — революционный экзамен в период реакции. В настоящее время, всем мыслящим коммунистам стало ясно, что только отсутствие мировой боевой коммунистической партии и достаточных марксистских руководящих кадров, было и остается причиной сравнительно легкой победы мировой буржуазии над революционным пролетариатом в первом периоде эпохи социалистической революции. Отсутствием кадров объясняется и организационная, а в еще большей степени и идеологическая слабость левой оппозиции, наблюдаемая, за исключением СССР, во всем мире. Появлявшиеся группы и группки радикально настроенных партийцев и комсомольцев солидаризировались с русской оппозицией, не имея в тоже время ясности в самых основных вопросах марксистской стратегии нашей эпохи. Неся на себе груз всей предыдущей истории европейского рабочего движения, левые оппозиционеры в полусоциал-демократическом зеркале отражали возмущение более сознательных рабочих меньшевистской линией сталинского руководства. Понимая массовость партии в таком-же с.-д. смысле, как и матерые оппортунисты, левые группы в погоне за массами соединялись часто с самыми бесшабашно-правыми элементами, беззаботно перепархивающими из крайнего левого в крайний правый лагерь.
Иные группы, впадая в другую противоположность, замыкались в маленьких «семейных» кружках, объединенных какой-нибудь домашней теорией своего лидера. Существуют, однако, и такие виртуозные «ленинисты», которые ухитряются синтетически соединять правые блоки с ультра-левыми теориями; словом и здесь имеется «всякой твари по паре» (а иногда и несколько меньше).
Бесчисленные группы центристов и правых можно разделить на 3 сорта. Первый — это «вожди», ожидающие назначения в очередных «спасателей». Эта группа наружно всегда и во всем согласна с существующим курсом, подписывается под всеми единогласными резолюциями и постановлениями, по мере возможности интригует в Москве и смирно ждет у московского моря погоды; ждет терпеливо, — и бури китайской революции, и мели кулацкого нажима ей нипочем. Эта группа мудра, она знает, погода придет. Другая группа — это стоящие у власти. Их обязанность ругать своих предшественников, уверять рабочих, что они-то есть соль земли, наличие которой автоматически устраняет все неурядицы, и наконец, проводить соответствующий «новый» курс, «новыми» методами, заставляющими вспоминать известные приключения крыловского квартета.
Наконец, третья группа, это те, которым день грядущий в образе московского чиновника, принес позорную отставку. А так как при этом необходимо в кратчайший срок ликвидировать этих людей в глазах партийной массы, для того, чтобы очистить место дальнейшим господам, то их велено называть ликвидаторами. Некоторые наивные люди думают, что название происходит от того, что эти несчастные с уходом из партии ликвидировали свою революционную деятельность. Наивные люди! С таким же успехом можно было бы «ликвидировать» мировую скорбь у Собакевича, знание марксизма у Сталина, прямоту и правдивость у Зиновьева, диалектику у Бухарина, ленинизм у Мартынова, и т.д. и т.д. Философию этой группы лучше всего изложил бывший бухаринский столп, Илек, один из самых циничных представителей ликвидаторства. «Необходимо объединение всех гарнитур* (garnituren) вождей для общей работы, которая возможна при условии создания общей (!) платформы, составленной на основании правильного (!) анализа, программы Коминтерна и лучшего опыта (?). В коммунистическом движении, никто не может теперь утверждать, что он не делает ошибок. Все гарнитуры вождей износились, причем последний выпуск быстрее всех. Поэтому долой монополию групп в партии и в К.И.! Долой фракции!» …
* Т.-е. компалиск.
** «Arbeiterpolitik», № 9.
Только с чувством омерзения можно читать это прошение вышвырнутого лакея, на предмет возвращения, соглашающегося заранее на любой компромисс и на большую тесноту у корыта. До сих пор Масловы и Брандлеры, Илеки и Шмерали, поочередно тянули коминтерновский воз, хоть все к поражению, но все же по разным дорогам. Чудодейственный рецепт Илека заключается в том, чтобы все лебеди, раки да щуки примирившись, презрев разногласия, дружно взялись за оглобли, в то время как объединенные лидеры стали бы марксистскими ложками и ложечками (всякому по потребностям) подвергать содержимое корыта «правильному» анализу. «Довольно раздоров», вздыхает Илек, «хотим тихого семейства»; которые гарнитуры всех стран соединяйтесь!
Нет ни одной фракции или группы в К.И. (исключая ленинской оппозиции), которая ругая фракционность, не блокировалась бы с одной стороны или несколькими группировками, и не представляла бы дальнейшее существование К.И., как конгломерата фракций, т.е. чем то вроде левого 2-го Интернационала, или знаменитой системы «европейского равновесия». Так Сталин опирается на Бухарина в борьбе с левыми, Бухарин опирается на Илека и Тальгеймера в борьбе со Сталиным, Сталин — на капитулянтов — против Бухарина и т.д.
Имеется, однако одна группа революционеров-коммунистов, которая утверждает категорически, что Коминтерн будет существовать — или как монолитная партия, или не будет существовать вовсе. Имеется организация, которая утверждает, что она в состоянии создать большевистский Коминтерн, что она это намерена сделать, и сделает без малейшей помощи «гарнитурных» политиков.
Мы, левая, ленинская часть Коминтерна утверждаем, что мы, и только мы являемся в настоящее время представителями революционного марксизма, и поэтому нашей исторической задачей является организация всемирного пролетариата под красным знаменем большевистского Коминтерна. Наша задача была бы непомерно легче, если бы мы находились в составе радикальных полусоциал-демократических партий, какими являются почти все секции Коминтерна. Организационная победа эпигонов затруднила нашу работу, удлинила срок, изменила способы и пути, но не сделала задачу невозможной. Мы придем к цели позже, дорога будет тяжелее. Ясно, что нельзя по мановению руки создать ядро настоящих революционеров. Нам предстоит большая работа по выкорчевыванию социал-демократических традиций в наших собственных рядах, но несомненно одно: наши ряды пополняются лучшими партийными элементами, не бюрократами-чиновниками, не гастролерами из интеллигенции, но главным образом революционерами-профессионалами, однако, не ушедшими от станка. Эта категория партийцев составит по нашему мнению основное ядро большевистского Коминтерна.
Звон.
Прага, 31 января 1930 г.
Некоторые итоги советско-китайского конфликта
1. Конфликт вскрыл, как известно, в своей последней стадии совершенное военное бессилие нынешней китайской власти. Это ярче всего показывает, что мы в Китае имеем не победоносную буржуазную революцию, как думают Лузон, Урбанс и другие, ибо победоносная революция укрепила бы армию и власть. Мы имеем в Китае победоносную контр-революцию, направленную против подавляющего большинства нации, и потому бессильную создать армию.
2. Этим самым снова и в яркой форме обнаружена несостоятельность меньшевистской политики Сталина — Мартынова, исходившей, начиная с 1924 г., из того, что «национальная» китайская буржуазия способна будто бы стать во главе революции. На самом деле, буржуазия оказалась лишь способной, при политической поддержке Коминтерна и материальной поддержке империалистов, разгромить революцию и тем вернуть китайское государство в состояние прежнего бессилия.
3. Советско-китайский конфликт в своей военной стадии обнаружил, таким образом, гигантский перевес пролетарской революции, хотя бы и обессиленной ложной политикой руководства в течение нескольких лет, над буржуазной контр-революцией, располагавшей серьезной дипломатической и материальной поддержкой империализма.
4. Победа Октябрьской революции над апрельской контр-революцией (переворот Чан-Кай-Ши в Шанхае в апреле 1927 года) ни в каком случае не является победой политики Сталина. Наоборот, эта последняя потерпела ряд тяжких поражений. Самый захват дороги явился расплатой Чан-Кай-Ши за оказанные ему Сталиным услуги. Совершенно несостоятельной оказалась, далее, ставка Сталина на Фын-Ю-Сяна. Против авантюристских комбинаций с Фын-Ю-Сяном против Чан-Кай-Ши оппозиция неутомимо предупреждала после апреля 1927 года, как до апреля она протестовала против блока Сталина с Чан-Кай-Ши.
5. Не менее тяжелый удар потерпела беспринципная ставка на пакт Келлога. Присоединение советского правительства к пакту американского империализма явилось столь же постыдной, как и бесцельной капитуляцией советского правительства. Присоединяясь к пакту, как к мнимому инструменту мира, Сталин явно помогал американскому правительству обманывать рабочие массы Америки и Европы. Какова была при этом цель? Очевидно, заслужить признательность правительства Соединенных Штатов и ускорить таким путем признание. Цель эта, как и следовало ожидать, оказалась не достигнутой, ибо у американского правительства не могло быть никакого основания платить наличными за то, что оно уже получило даром. В то же время, Нью-Йорк воспользовался первым поводом, чтобы, опираясь на пакт Келлога, сыграть роль покровителя Китая против Советской республики. Москве пришлось ответить резким отпором. Это было правильно и неизбежно. Но совершенно ясно, что вынужденная демонстрация против попытки вмешательства со стороны американского правительства вскрыла до дна то преступное легкомыслие, с каким Сталин присоединился к пакту Келлога.
6. Остается еще вопрос о революционном коммунистическом отряде под руководством Чу-Де. «Правда» сообщила о нем накануне перехода конфликта в вооруженную стадию. После этого мы ничего более не слышим о тех китайских рабочих и крестьянах, которых кто-то послал сражаться под знаменем коммунизма. Каковы цели этой борьбы? Какова в ней роль партии? Какова физическая судьба отряда? Наконец, на какой таинственной кухне решались и решаются эти вопросы?
По этому последнему пункту, не менее важному, чем все остальные, итоги еще не подведены. Но все говорит за то, что бюрократический авантюризм и здесь несет ответственность за ослабление и истощение резервов китайской революции.
Л. Троцкий.
3 января 1930 г.
Письмо китайских оппозиционеров
15 ноября 1929 г. Шанхай.
Дорогой товарищ Троцкий!
Мы, китайские большевики-ленинцы, ведем борьбу против сталинизма за платформу русской оппозиции уже в течение года. Обстановка в партии нехорошая. Отношения между нами очень плохи. Об вашей высылке — термидорианском мероприятии сталинской бюрократии — нам сообщили с большим запозданием оппозиционные группы других стран. Мы получили письмо, в котором нам сообщили ваш адрес и мы тотчас послали вам это письмо. Китайская оппозиция шлет вам горячий большевистский привет!
ЦК киткомпартии, как и в других странах, находится под руководством сталинского оппортунизма. Сталинская линия руководства китайской революцией не только потерпела поражение в прошлом, но и неизбежно потерпит поражение и в будущем. Если мы окончательно не вычистим сталинизм из киткомпартии, то китайская революция не может пойти по пути победы. К сожалению, мы поняли правду русской оппозиции слишком поздно. После того, как мы узнали правду русской оппозиции, мы опубликовали важнейшие документы оппозиции. Кроме того мы имеем свое постоянное издание. Мы давно уже организуем, вместе с тем, центральную фракцию оппозиции всего Китая.
Именно потому, что наша активная работа угрожает оппортунистическому ЦК нашей партии, он за последнее время исключил целый ряд оппозиционеров из партии. Бюрократы идут еще дальше. Недавно в Кантоне открыто стреляли в одного товарища, который руководит оппозиционной работой на Восточной реке. Об этом позорном действии оппортунизма мы должны опубликовать — перед рабочим классом всего мира! Пусть для всех станет понятен подлинный характер нынешней оппортунистической бюрократии, применяющей уже такие мероприятия по отношению к большевикам-оппозиционерам! Но контр-революционный и оппортунистический террор не сможет остановить нашего движения вперед. Именно поэтому мы еще упорнее работаем. В конце концов, победа будет на нашей стороне.
Оппозиция других стран нам прислала письма и литературу. Связь между нами установилась хорошая.
Платформу китайской оппозиции мы уже опубликовали. В период, переживаемый ныне Китаем, вся наша работа должна идти по линии этой платформы.
Требования обстановки вынудили нас недавно созвать всекитайскую конференцию оппозиции. Участвовали в ней многие активные рабочие. Обсудили все важные вопросы, которые стояли перед нами.
С лозунгом Учредительного Собрания мы совершенно согласны. Только не поняли: кто должен созывать это собрание? Господствующий класс или народ сам должен созвать его?
Старый оппортунист китайской компартии Чен-Ду-Сю (бывший генеральный секретарь) из партии исключен, как вы знаете, давно. Он тоже ведет борьбу против ЦК китайской партии. Но он по существу не против Сталина. Он до сих пор не понял точки зрения оппозиции. Он лишь использовал некоторые части платформы левой оппозиции, как орудие против своих противников. Мы требовали от него: во-первых, Чен-Ду-Сю должен открыто объявить оппортунистическим сталинское руководство; во-вторых открыто и честно осудить свои прежние оппортунистические ошибки и признать правильность платформы оппозиции; в-третьих — открыто распустить свою самостоятельную фракцию (создана недавно, численно очень мала). Он отказался выполнить наши требования и продолжает свои самостоятельные действия. Поэтому мы считаем, что Чен-Ду-Сю не отошел от оппортунизма. Мы решили вести против него борьбу, как против всякого оппортуниста.
У нас некоторые товарищи считают, что можно выдвинуть в Азии лозунг Соединенных Штатов Азии. Правильный это лозунг или нет?
В нынешних условиях Китая работа труднее, чем в других странах. Но выход для нас только в борьбе с этими трудностями.
Мы считаем, что для дальнейшего развития и укрепления нашей работы необходимо создание в ближайшее время объединенной международной фракции. Каково ваше мнение по этому вопросу?
С горячим большевистским приветом.
Ваш П.
Ответ тов. Троцкого китайским оппозиционерам
Дорогие товарищи!
20-го декабря я получил ваше письмо от 15 ноября: 35 дней от Шанхая до Константинополя. На получение моего ответа вам нужно по меньшей мере столько же. Ничего не поделаешь: ни авиапочта, ни радиосвязь не служат еще пока делу оппозиции.
Самое важное в вашем письме это сообщение о том, что вы опубликовали платформу китайской оппозиции. Вы должны немедленно перевести ее хотя бы на один из европейских языков. Вся международная оппозиция должна иметь возможность ознакомиться с этим в высшей степени важным документов. Я буду с величайшим нетерпением ждать вашей платформы.
Вы ставите в письме два вопроса, связанных с платформой: об Учредительном Собрании и о Соединенных Штатах Азии. Этот второй вопрос — совершенно новый; ответ на него я вынужден отложить до самостоятельной статьи. Насчет Учредительного Собрания отвечаю в нескольких словах:
Политическая задача ослабленной и загнанной в подполье партии — мобилизовать не только рабочих, но и широкие низы города и деревни против буржуазно-военной диктатуры. Для этого и должен служить самый простой и самый естественный в данной обстановке лозунг Учредительного Собрания. Под этим лозунгом должна идти неутомимая агитация, в связи с другими лозунгами демократической революции; передача крестьянской бедноте земель, 8-ми часовой рабочий день, независимость Китая, право самоопределения входящих в его состав народов.
Агитация должна дополниться пропагандой, разъясняющей, по крайней мере, наиболее передовым слоям пролетариата, что путь к Учредительному Собранию ведет только через восстание против военных узурпаторов и через захват власти народными массами.
Правительство, выдвинутое победоносной революцией рабочих и крестьян, может быть только правительством диктатуры пролетариата, ведущего за собой большинство эксплуатируемого и угнетаемого народа. Но надо ясно понять различие между общей революционной перспективой, которую мы должны неутомимо развивать в теоретических и пропагандистских статьях и речах, и актуальным политическим лозунгом, под которым мы уже сегодня можем мобилизовать массы, противопоставляя их на деле режиму военной диктатуры. Таким центральным политическим лозунгом является лозунг Учредительного Собрания.
Этот вопрос кратко освещен в проекте платформы китайской оппозиции, выработанном за границей несколькими китайскими и иностранными товарищами. Мой молодой друг Н., как я знаю, передал вам этот проект. Тем с большим нетерпением жду я вашей платформы, чтоб иметь возможность судить, с документами в руках, имеются ли разногласия между вами и тов. Н., и оправдывается ли отдельное существование двух групп. До ознакомления с фактами и документами, я вынужден воздержаться от суждения по этому важному вопросу.
Вы сообщаете о том, что китайские сталинцы стреляли на улицах Кантона в оппозиционера. Как ни чудовищен этот факт, но я его не считаю невозможным. В своем «Завещании» Ленин обвинил Сталина лично в склонности злоупотреблять властью, т.е. насилием. С того времени эта черта развилась чудовищно в аппарате ВКП и перешла в Коминтерн. Разумеется, диктатура пролетариата немыслима без применения силы, в том числе и по отношению к отдельным частям самого пролетариата. Однако, и в рабочем государстве нужен самый бдительный контроль рабочей демократии над тем, кто, как и во имя чего применяет насилие. Совсем иначе стоит этот вопрос в буржуазных странах, где революционная партия составляет лишь небольшое меньшинство рабочего класса и вынуждена вести борьбу за завоевание большинства. В этих условиях применение насилия против идейных противников — не штрейкбрехеров, не провокаторов, не фашистов, нападающих из-за угла, а идейных противников, включая сюда и честных рабочих социал-демократов, — есть величайшее преступление и безумие, которое неизбежно должно повернуться своим острием против самой же революционной партии. В жестокой борьбе, которую большевизм вел против народников и меньшевиков в течение полутора десятка лет до Октябрьского переворота, не было и речи о применении мер физического насилия. Что касается индивидуального террора, то мы, марксисты, отвергали его даже по отношению к царским сатрапам. Между тем, за последнее время коммунистические партии, вернее, их аппаратчики, все чаще прибегают к срыву собраний и к другим методам механического удушения противников, особенно левой оппозиции. Многие бюрократы искренне убеждены, что в этом состоит настоящий большевизм. Свое бессилие по отношению к капиталистическому государству они вымещают на других пролетарских группах, превращая тем самым буржуазную полицию в третейского судью между ними.
Трудно даже представить себе, какого рода разврат порождается такого рода сочетанием бессилия с насилием. Молодежь все более приучается считать, что кулак надежнее аргумента. Этим воспитывается политический цинизм, который как нельзя лучше подготовляет людей к переходу в фашистский лагерь. Надо вести с грубыми и нелояльными методами сталинизма непримиримую борьбу, разоблачая их в печати и на собраниях, и воспитывая в рабочих ненависть и презрение ко всем тем мнимым революционерам, которые вместо апелляции к мозгам, бьют по черепу.
* * *
Что касается группы Чен-Ду-Сю, то я достаточно знаком с ее политикой в годы революции: это была политика Сталина — Бухарина — Мартынова, т.е. по существу дела, политика правого меньшевизма. Тов. Н. писал мне, однако, что Чен-Ду-Сю, на основании опыта революции, чрезвычайно приблизился к нашей позиции. Разумеется, это можно было бы только приветствовать. Однако, вы в вашем письме решительно оспариваете сообщение т. Н. Вы утверждаете даже, что Чен-Ду-Сю не отмежевался от сталинской политики, представляющей сочетание оппортунизма с авантюризмом. Опять таки, я не читал до сих пор ни одного программного заявления группы Чен-Ду-Сю и потому лишен возможности высказаться по этому вопросу.
Принципиальную солидарность в китайском вопросе я мыслю себе лишь на почве ясных ответов на нижеследующие вопросы:
По отношению к первому периоду революции:
1. Вытекала ли из антиимпериалистского характера китайской революции руководящая роль «национальной» китайской буржуазии (Сталин — Бухарин)?
2. Правилен ли был, хотя бы на один час, лозунг «блока четырех классов»: крупной буржуазии, мелкой буржуазии, крестьянства и пролетариата (Сталин — Бухарин)?
3. Допустимо ли было вхождение китайской компартии в Гоминдан и привлечение Гоминдана в состав Коминтерна (решение Политбюро ВКП)?
4. Допустимо ли было, в интересах северного похода, тормозить аграрную революцию (телеграфная директива Политбюро ВКП)?
5. Допустимо ли было отказываться от лозунга советов с того момента, как развернулось широкое движение рабочих и крестьян, т.е. в 1925—27 гг. (Сталин — Бухарин)?
6. Приемлем ли был, хотя бы на один час, сталинский лозунг «рабоче-крестьянской» партии, т.е. старый лозунг русских народников для Китая?
По отношению ко второму периоду:
7. Правильно ли было решение Коминтерна о том, что разгром рабочего и крестьянского движения правым и левым Гоминданом означает «переход революции в высшую стадию» (Сталин — Бухарин)?
8. Правилен ли был в этих условиях данный Коминтерном лозунг вооруженного восстания?
9. Правильна ли была одобренная Коминтерном партизанская тактика Хо-Луна и Не-Тина в обстановке политического отлива рабочих и крестьян?
10. Правильной ли была организация агентами Коминтерна вооруженного восстания в Кантоне?
По отношению к прошлому в целом:
11. Была ли борьба Коминтерна в течение 1924-1927 гг. против оппозиции в китайском вопросе борьбой ленинизма против троцкизма, или же, наоборот, борьбой меньшевизма против большевизма?
12. Была ли борьба Коминтерна против оппозиции в 1927-28 г. борьбой большевизма против «ликвидаторства» или же, наоборот, борьбой авантюризма против большевизма?
В отношении к будущему:
13. Необходима ли, в нынешних условиях победоносной контр-революции мобилизация китайских масс под лозунгами демократии, в частности Учредительного Собрания, как думает оппозиция, или же надлежит ограничиваться абстрактной пропагандой советов, как постановил Коминтерн?
14. Сохраняет ли революционное содержание лозунг «демократической диктатуры рабочих и крестьян», как думает Коминтерн, или же, наоборот, необходимо отмечать эту замаскированную формулу Гоминдана, разъясняя, что победа союза рабочих и крестьян может привести в Китае только к диктатуре пролетариата?
15. Применима ли к Китаю теория социализма в отдельной стране или же, наоборот, китайская революция может победить и довести свои задачи до конца только, как звено международной революции?
Таковы, по моему мнению, главные вопросы, на которые обязана дать ответ платформа китайской оппозиции. Вопросы эти имеют огромное значение для всего Интернационала. Нынешняя эпоха реакции в Китае, как всегда бывало в истории, должна стать эпохой теоретического углубления. То, что характеризует теперь молодых китайских революционеров, это страсть понять, изучить, охватить вопрос в его целом. безыдейная бюрократия Коминтерна тушит марксистскую мысль. Не сомневаюсь, что в борьбе с бюрократией авангард пролетариата выдвинет плеяду выдающихся марксистов, которые сослужат службу всему Интернационалу.
С оппозиционным приветом.
Л. Троцкий.
Принкипо, 22-ое декабря 1929 г.
К вопросу о происхождении легенды о «троцкизме»
(Документальная справка)
В ноября 1927 года, когда Зиновьев и Каменев, после почти двухлетнего пребывания в оппозиции, почувствовали потребность вернуться под кров сталинской бюрократии, они, в качестве проходного свидетельства, попытались снова предъявить заявление о своем несогласии с «троцкизмом». На свою беду, однако, Зиновьев и Каменев, за время своего пребывания в оппозиции, успели полностью раскрыть механику предшествующего периода (1923 — 1926), когда они, вместе со Сталиным, создавали легенду «троцкизма» лабораторно-заговорщическим путем.
Накануне своей высылки в Центральную Азию, я обратился к ряду товарищей с нижеследующим письмом (привожу его, как и ответы, со второстепенными сокращениями).
Москва, 21 ноября 1927 г.
Дорогие товарищи,
Зиновьев, Каменев и их ближайшие друзья снова — после большого перерыва — начинают выдвигать легенду насчет «троцкизма».
По этому поводу я хотел бы установить следующие факты:
1. Когда разразилась так называемая «литературная дискуссия» (1924 г.), некоторые из ближайших к нашей группе товарищей высказывались в том смысле, что опубликование мною «Уроков Октября» было тактической ошибкой, так как дало возможность тогдашнему большинству развязать «литературную дискуссию». Я, со своей стороны, утверждал, что «литературная дискуссия» все равно развернулась бы, независимо от того или другого повода. Суть «литературной дискуссии» состояла в том, чтобы выдернуть из всей прошлой истории партии как можно больше фактов и цитат против меня и — с нарушением перспектив и исторической правды — преподнести все это неосведомленной партийной массе. К моим «Урокам Октября» «литературная дискуссия» никакого отношения по существу не имела. Любая из моих книг или речей могла послужить формальным поводом для того, чтобы обрушить на партию лавину травли против «троцкизма». Таковы были мои возражения тем товарищам, которые склонны были считать тактической оплошностью опубликование «Уроков Октября».
После того, как наш блок с ленинградской группой сложился, я на одном из совещаний задал Зиновьеву, в присутствии ряда товарищей, примерно следующий вопрос:
— Скажите, пожалуйста, если бы я не опубликовал «Уроков Октября», имела бы место так называемая литературная дискуссия против «троцкизма» или нет?
Зиновьев без колебаний ответил:
— Разумеется. «Уроки Октября» были только предлогом. Без этого повод дискуссии был бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только.
2. В июльской декларации 1926 года, подписанной Зиновьевым и Каменевым, говорится:
«Сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 года правильно предупреждало об опасности сдвига с пролетарской линии и об угрожающем росте аппаратного режима. Между тем, десятки и сотни руководителей оппозиции 1923 года, в том числе и многочисленные старые рабочие-большевики, закаленные в борьбе, чуждые карьеризма и угодливости, несмотря на всю проявленную ими выдержку и дисциплину, остаются по сей день отстраненными от партийной работы».
3. На объединенном пленуме ЦК и ЦКК 14-23 июля 1926 г. Зиновьев сказал:
«У меня было много ошибок. Самыми главными своими ошибками я считаю две. Первая моя ошибка 1917 г. всем вам известна… Вторую ошибку я считаю более опасной, потому что ошибка 1917 г., сделанная при Ленине, Лениным была исправлена, а также и нами при его помощи через несколько дней, а ошибка моя 1923 года заключалась в том, что …
Орджоникидзе: Что же вы морочили голову всей партии?
Зиновьев: Мы говорим, что сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 г., как это выявила эволюция руководящей ныне фракции, правильно предупреждало об опасностях сдвига с пролетарской линии и об угрожающем росте аппаратного режима… Да, в вопросе о сползании и в вопросе об аппаратно-бюрократическом зажиме Троцкий оказался прав против вас» (стенограмма, IV в., стр. 33).
Таким образом, Зиновьев признает здесь свою ошибку 1923 г. (в борьбе против «троцкизма») даже более опасной, чем его ошибка 1917 года (выступление против Октябрьского переворота)!
4. Приведенное признание Зиновьева вызвало недоумение у многих ленинградских оппозиционеров второго ряда, которые не будучи посвящены в заговор, искренно уверовали в легенду о «троцкизме». Зиновьев не раз говорил мне: «В Питере мы это вколотили глубже, чем где бы то ни было. Там поэтому труднее всего переучивать».
Очень отчетливо помню те слова, с которыми Лашевич накинулся на двух ленинградцев, прибывших в Москву для выяснения вопроса о троцкизме:
«Да чего вы валите с больной головы на здоровую? Ведь мы же с вами сами выдумали этот «троцкизм» во время борьбы против Троцкого. Как же вы этого не хотите понять и только помогаете Сталину?» и пр.
Зиновьев в свою очередь сказал:
— Ведь надо же понять то что было. А была борьба за власть. Все искусство состояло в том чтобы связать старые разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут «троцкизм»…
На нас участников группы 1923 года, эта беседа произвела большое впечатление, несмотря на то, что механика борьбы против «троцкизма» была нам ясна и раньше.
Так как теперь Каменев и Зиновьев снова пытаются проявить то же «искусство», то есть связать старые разногласия с весьма свежим вопросом об их капитуляции, то я прошу вас вспомнить, принимали ли вы участие в одной из указанных выше бесед и что именно вы помните.
С коммунистическим приветом Л. Троцкий».
Письмо Е. Преображенского
Подтверждаю все изложенное в настоящем документе. Только Лашевич сказал «ведь мы же сами выдумали» и т.д., без слова «с вами», потому что, насколько я помню, два питерских товарища, о которых идет речь, совершенно искренно беспокоились насчет «троцкизма» и вряд ли были в курсе зарождения всего плана борьбы с «неотроцкизмом». Собрание происходило у Каменева близко к дате 16 октября 1926 г., до или после, не помню.
Е. А. Преображенский.
29-го декабря 1927 г.
 |
Письмо Г. Пятакова Дорогой Лев Давыдович! Вы просили меня изложить письменно то, что я помню о речах Лашевича и Зиновьева на квартире Каменева, когда происходил разговор о «троцкизме» с приехавшими из Ленинграда товарищами. Всего разговора я не помню. Но так как к вопросу о так называемом «троцкизме» я всегда относился весьма болезненно, и отношение оппозиции 1925-26 г. к этому вопросу всегда представляло для меня громадный политический интерес, то я очень твердо помню то, что нам сказали Зиновьев и Лашевич. Я не помню текста речей. Смысл же помню хорошо: «троцкизм» был выдуман для того, чтобы подменить действительные разногласия мнимыми, то есть разногласиями, взятыми из прошлого, не имеющими никакого значения теперь, но искусственно гальванизированными в вышеуказанных целях. Это говорилось приехавшим ленинградцам, колебавшимся по вопросу о «троцкизме», и им разъяснялось, почему и как была создана легенда о «троцкизме». Пятаков. 2-го января 1928 г. Москва. (В оригинале показан по ошибке 1927 г. — Ред.) |
Письмо К. Радека При первом разговоре не присутствовал. Но слышал о нем от Л. Д. после того, как он состоялся. Но присутствовал при разговоре с Каменевым о том, что Л. Б. (Каменев) расскажет на пленуме ЦК, как они (то есть Каменев и Зиновьев) совместно со Сталиным решили использовать старые разногласия Л. Д. (Троцкого) с Лениным, чтобы не допустить после смерти Ленина т. Троцкого к руководству партией. Кроме того много раз слышал из уст и Зиновьева и Каменева о том, как они «изобретали» троцкизм, как актуальный лозунг. К. Радек. 25-го декабря 1927 г. |
 |
Радек напоминает здесь очень яркий эпизод, упущенный в моем письме. Во время июльского пленума 1927 года Зиновьев и Каменев попали под особенно жестокий обстрел цитатами из их собственных писаний против «троцкизма». Надеясь вторично выступить по вопросу об оппозиции, Каменев собирался, как он выразился, взять быка за рога и прямо заявить на пленуме, как и по каким причинам была изобретена троцкистская опасность, с целью организованной борьбы против Троцкого. Список ораторов был, однако, закрыт, и Каменев вторично слова не получил.
Л. Троцкий.
Письмо Х. Г. Раковского
Дорогой Лев Давидович!
В беседе, на которую ты ссылаешься, я участие не принимал (не был в Москве, так как уехал после пленума в Париж). Однако, осенью, когда приехал обратно, я слышал от тебя, а также от Преображенского в Париже, как о разговоре с Зиновьевым, так в частности и о заявлении Лашевича («не нужно валить с больной головы на здоровую»). И тот и другой (то есть и Зиновьев и Лашевич) утверждали сами, что аргумент с «троцкизмом» и «перманентной революцией» был притянут за волосы исключительно с целью дискредитировать оппозицию 1923 г.
С приветом.
Х. Раковский.
28-го декабря 1927 г.
Письмо В. Б. Эльцина
Дорогой Лев Давидович!
В одной из бесед, происходивших на квартире Каменева, накануне подачи заявления от 16 октября, я совершенно точно запомнил это, произошел эпизод, касающийся «литературной дискуссии» по Урокам Октября.
На вопрос Льва Давидовича состоялась ли бы дискуссия против «троцкизма», если бы на свет не появились «Уроки Октября», Зиновьев ответил, что «конечно, состоялась бы», так как план начать эту дискуссию был заранее предрешен и искали только повода. Никто из присутствующих при этом сторонников группы 1925 г. («зиновьевцев») не возражал. Все приняли это сообщение Зиновьева, как факт общеизвестный.
В. Эльцин.
2-го января 1928 г.
Таковы свидетельские показания, которые я успел перед высылкой получить в Москве. Они только иллюстрируют то, что более осведомленным товарищам ясно было и без того. Они достаточно ярко освещают малопривлекательную идеологическую чехарду в вопросе о троцкизме. С 1917 до 1923 гг. о троцкизме не было и речи. На этот период, помимо всего прочего, падает Октябрьский переворот, гражданская война, строительство советского государства и Красной армии, выработка партийной программы, образование Коминтерна, формирование его кадров, составление его основных документов, в том числе программных тезисов и манифестов Коминтерна. В 1923 г., после отхода Ленина от работы, вспыхивают в основном ядре ЦК серьезные разногласия, которые в течение дальнейших четырех лет развертываются в две непримиримые линии. В 24-ом году призрак троцкизма — после тщательной закулисной подготовки — выпускается на сцену. Вдохновителями кампании являются Зиновьев и Каменев. Они стоят во главе — по тогдашнему — «старой большевистской гвардии». По другую сторону — «троцкизм». Но группа «старой гвардии» раскалывается в 25-ом г. Зиновьев и Каменев уже через несколько месяцев оказываются вынуждены признать, что основное ядро оппозиции 23-го года, так называемые «троцкисты», в коренных вопросах разногласий оказались правы. Это признание является жесточайшей карой за злоупотребления в области партийной теории. Более того: Зиновьев и Каменев вскоре сами оказались зачисленными в число «троцкистов». Трудно придумать иронию судьбы, более беспощадную!
15-ый съезд партии ничего не изменил в политической линии большинства, наоборот — закрепил ее. Он осудил оппозицию и поставил ее вне партии. Этого оказалось для Зиновьева и Каменева достаточным, чтобы припрятать опасность термидора, но зато попытаться снова возродить призрак троцкизма. Не будет ничего неожиданного, если т. Зиновьев приступит к писанию брошюры против троцкистской опасности, а Каменев будет ссылаться на свои речи и статьи 23-24 года.
Беспринципность в себе самой несет свою кару. Она расшибается о факты, подрывает к себе доверие и, в конце концов, становится смехотворной.
Отдельные люди, даже и такие значительные, как Зиновьев и Каменев, приходят и уходят. А политическая линия остается.
Москва. 3 января 1928 года.
* * *
После того, как были написаны эти строки прошло более двух лет. Главные свидетели по делу о фальсификаторах, создавших легенду о «троцкизме», Пятаков и Радек, подписывая свое красноречивое показание, факсимиле которого мы печатаем здесь, не предвидели, что им самим понадобится через несколько месяцев вступить на оный путь. Поистине, неисповедимы пути идейного сползания! Велика сила революционного отлива: барахтаются в нем люди, так что в пене не отличить голов от ног.
При всей своей трагикомической внешности судьба капитулянтов имеет, однако, очень серьезное значение: слабость людей только ярче подчеркивает силу идей.
Не автор этих строк а его противники строят и оценивают все группировки в партии по линии их отношения к «троцкизму». На борьбе с троцкизмом Сталин стал «теоретиком», а Молотов вождем. Зиновьев и Каменев шли со Сталиным, порвали с ним, вернулись к нему, — оселком каждый раз служил «троцкизм». Правое крыло (Бухарин, Рыков, Томский) порвало со Сталиным, обвиняя его в троцкизме. Сталин умудрялся возвращать то же обвинение правым. Пятаков, Радек и другие капитулянты второго призыва оказались вынужденными напиться из того же колодца.
Что все это значит? Прежде всего то, что у этих людей и групп нет ничего самостоятельного за душой. Они все от чего-то отталкиваются, временно к чему-то притягиваются, чтоб опять оттолкнуться. Это «что-то» они называют троцкизмом. Под этим псевдонимом они сводят свои счеты с доктриной Маркса и Ленина.
Революция — суровая школа. Она не жалеет позвоночников, ни физических, ни моральных. Целое поколение вышло в тираж, истрепалось нервно, израсходовалось духовно. Сохранились немногие. Опустошенные составляют огромный процент на вершинах сталинской бюрократии. Аппаратные скрепы придают им внушительный вид, как парадная форма генералу-рамолитику. События будут обнаруживать и подтверждать опустошенность сталинской «гвардии» при каждом новом испытании. На капитуляциях по вопросу о троцкизме тысячи и десятки тысяч дрессировались в искусстве капитуляций вообще.
Чередование политических поколений есть очень большой и очень сложный вопрос, встающий по-своему, по особому, перед каждым классом, перед каждой партией, но встающий перед всеми.
Ленин не раз издевался над так называемыми «старыми большевиками», и даже говаривал, что революционеров в 50 лет следовало бы отправлять к праотцам. В этой невеселой шутке была серьезная политическая мысль. Каждое революционное поколение становится на известном рубеже препятствием к дальнейшему развитию той идеи, которую оно вынесло на своих плечах. Политика вообще быстро изнашивает людей, а революция тем более. Исключения редки, но они есть: без них не было бы идейной преемственности.
Теоретическое воспитание молодого поколения есть сейчас задача задач. Только этот смысл и имеет борьба с эпигонами, которые, несмотря на свое видимое могущество, идейно уже вышли в тираж.
Л. Троцкий.
7 февраля 1930 г. Константинополь.
Печать левой коммунистической оппозиции во Франции
Коммунистическая оппозиция во Франции обладает сейчас регулярной и серьезной по-своему содержанию, тиражу и растущему влиянию — печатью. Еженедельник левой коммунистической оппозиции «Веритэ» («Правда») (вышло 24 номера), печатается на 8-ми страницах большого формата, на которых, в серьезной и живой форме, рассматриваются вопросы французской и международной политики, дается широкая информация о международном рабочем движении, подвергается анализу стратегия и тактика Коминтерна, освещается партийная и рабочая жизнь во Франции, наконец, находит постоянное отражение развитие идей международной левой оппозиции.
«Веритэ» проникает все больше к рабочим и партийцам в Париже и др. больших центрах во Франции. Интерес и спрос на газету систематически растут.
В «Веритэ» регулярно сотрудничают группы венгерской, испанской (в Люксембурге), итальянской и еврейской оппозиций. «Веритэ» сыграла, по отношению к этим группам, важную объединяющую и активизирующую роль. Группы эти (в среднем 30 — 40 человек) в большинстве своем состоят из изгнанных фашистами рабочих-коммунистов, т.е., активного ядра эмиграции. Это наиболее испытанные элементы — раздавленных фашизмом и разложенных сталинской бюрократией — компартий.
(Политическая сила этих кадровых или штабных групп, по существу эмбрионов партий, неизмеримо превышает их сегодняшнюю численность, значение их может быть сравнено со значением соответствующих официальных компартий).
Правильная позиция, которую «Веритэ» защищала в важнейших вопросах, в частности в вопросе о советско-китайском конфликте, о недавно организованной во Франции «рабоче-крестьянской партии» (туда вошли ренегаты коммунизма типа 21⁄2 Интернационала), о профсоюзах (ввиду оформления чисто-синдикалистского меньшинства Унитарной Конфедерации), в вопросах о тактике русской оппозиции — все это значительно укрепило идейную отчетливость газеты и ее влияние.
По вопросу о расстреле Я. Г. Блюмкина «Веритэ» поднята кампания, начатая статьями и листовкой, призывающими французских коммунистов к решительным протестам.
Теоретические статьи и политические статьи более специального или более обширного характера находят себе сейчас место в ежемесячнике «Ля лютт де клясс» («Классовая борьба»), который, начиная с текущего года стал действительным теоретическим органом оппозиции. Журнал выходит, как уже сказано, раз в месяц, на 60-80 страниц (вышло 2 номера).
«Веритэ» совместно с «Ля лютт де клясс» становятся важным орудием возрождения революционного коммунистического движения, не только во Франции, но и за ее пределами.
Что касается бывшей группы «Против течения», не только находящейся вне процесса оформления левой коммунистической оппозиции, но, наоборот, расходящейся с ней все больше и больше — то она перешла к изданию двухнедельника «Освободитель». Политическая линия «Освободителя» (если о таковой вообще можно говорить серьезно), крайне неопределенна: соединение левой журналистской фразеологии с откровенным оппортунизмом. У «Освободителя» — нет будущего.
«The Militant» — орган левой коммунистической оппозиции в С.А.С.Ш. начиная с 7 ноября 1929 года перешел с двухнедельного на еженедельное издание.
Ф. Ж.
Почтовый ящик
3, 14. — Очень жалеем, что письмо до вас не дошло. В этом письме речь шла об оценке новейшего курса экономической политики, чему в настоящем номере посвящена передовая статья, так что в этой части письмо потеряло значение. Но в том же письме мы особенно настаивали на организации правильной сети корреспондентов Бюллетеня. Это сейчас одна из важнейших отраслей работы. Нужно добиться того, чтоб партия искала и находила в Бюллетене добросовестную и всестороннюю информацию о процессах внутри самой партии и в стране.
Другу, приславшему предупреждения насчет архива (на французском языке). — Просим вас откликнуться для установления постоянных связей. По существу вашего предупреждения отвечаем: не посмеют, а если посмеют, то обожгут пальцы. Все меры приняты. Страховка двойная и тройная.
Н. Н. — Вы спрашиваете, что означает литографированный «Бюллетень оппозиции», выходящий в Париже. Никаких особых данных насчет этого более, чем странного издания у нас нет. Ваши предположения считаем вполне вероятными.
Киру. — Все давно сделано. Все предупреждения З-ва (1927 г.) учтены полностью. Соответственные «предупреждения» сделаны. Свалить на других не удастся.
Тов. Дворину, Бахиа-Бланка. — Вы возвращаетесь в вашем письмо к вопросу о так называемом «сотрудничестве» тов. Троцкого в буржуазной печати. Соображения, приводимые в вашем письме, совершенно правильны. Если б письмо ваше было получено нами для одного из первых номеров Бюллетеня, мы бы его охотно напечатали. Но сейчас вопрос этот устарел. От разглагольствований насчет сотрудничества в буржуазной печати сталинцы перешли к расстрелу оппозиционеров.
Крайне желательно было бы получать от вас статьи из жизни аргентинского рабочего движения. В Европе слишком мало знают о рабочем классе Южной Америки вообще, Аргентины — в частности. Надеемся на ваше сотрудничество.
Друзьям за границей. — Надо серьезно, настойчиво, систематически и, разумеется, с соблюдением всех правил осторожности, ставить продажу и распространение Бюллетеня среди советских граждан, постоянно или временно находящихся за границей. Платонические друзья (вроде «Общества друзей СССР») нам не нужны. Мы требуем серьезной практической работы.
Необходимо создавать группы содействия «Бюллетеню». Одной из важнейших задач этих групп должно быть изыскание способов и путей для пересылки Бюллетеня в СССР.
Приговор по делу т. Троцкого
По полученным в последнюю минуту Редакцией сведения, суд в деле т. Троцкого против издателя Шумана (смотреть статью выше) признал требование тов. Троцкого правильным и постановил расторгнуть договор.
Важная опечатка
В «Бюллетене» № 8, на странице 13, (последний абзац внизу) напечатано: «Правящий ныне центризм, как промежуточное, идейно-паразитическое течение, способен к историческому прогнозу по самой своей природе».
Ясно, что должно быть: «НЕ способен к историческому прогнозу по самой своей природе».